Памела Джонсон - Решающее лето

Она молча курила минуту-другую и вдруг, побледнев, бросила сигарету на пол.

— Не могу. Меня сейчас вырвет.

Она выбежала из комнаты, а когда вернулась, то была очень бледна и казалась подавленной.

— Который час?

— Скоро одиннадцать.

— Всего лишь? А мне казалось, уже за полночь.

Мне тоже казалось, что уже очень поздно. Я смотрел на осунувшееся лицо Чармиан и думал, что теперь бедняжке не скоро удастся отдохнуть.

Чармиан подошла к окну и посмотрела в него.

— Снова снег, или это дождь? Не могу понять.

— Я останусь и дождусь Эвана.

— Правда? Только не пугай его. Скажи, что все хорошо.

Весьма сомнительно, подумал я, что Шолто присущи такие нормальные человеческие чувства, как страх и беспокойство за ближних.

— Пожалуй, следует позвонить твоей свекрови. Я сделаю это, как только ты уедешь.

Вернулся Стивенс.

— Все в порядке, миссис Шолто. Я готов, теперь дело за вами.

— Зачем? — с беспокойством воскликнула Чармиан. — Она еще вздумает приехать в больницу.

— О чем вы? Что случилось? — Стивенс вопросительно посмотрел на Чармиан, потом на меня.

— Моя сестра боится, что ее свекровь увяжется за нею в родильный дом, — сказал я, нимало не беспокоясь, что ставлю Чармиан в неловкое положение.

— А мы ее не пустим, вот и все, — весьма решительно заявил Стивенс. — Пусть и не пытается. Итак, мистер…

Я назвал свое имя.

— Итак, мистер Пикеринг, давайте-ка проводим нашу пациентку вниз. Она у нас молодчина, и мы в обиду ее не дадим.

Мы спустились вниз к машине. Я уложил чемоданы Чармиан в багажник.

— Ну? — промолвила она.

Яркий свет фонаря над входом упал на ее лицо.

— Счастливого пути, — сказал я, — я буду каждый час справляться по телефону. Я не дам им покоя, вот увидишь.

— Звони сколько хочешь. — Она умолкла. — Ну, а теперь…

Я приблизился к ней. Лицо ее исказилось гримасой, как у ребенка, которого насильно увозят из родного дома, глаза были полны слез. Она обхватила меня за шею и поцеловала в щеку.

— До свидания, Клод, милый. Только не надо…

— Что?

— Не надо пугать Эвана. Скажи ему, что мне очень хотелось его видеть…

Она с трудом оторвалась от меня и села в машину.

— Не волнуйтесь, — крикнул мне Стивенс, включая скорость. — Все будет хорошо.

Машина рывком тронулась с места и свернула на обледенелую мостовую, прорезав темноту сильным светом фар. Я не уходил, пока она не скрылась из виду. Тогда я поднялся в опустевшую квартиру и позвонил миссис Шолто. Рассказав ей все, я убедил ее по крайней мере до утра ничего не предпринимать.

— Где Эван? — спросила она, и голос ее дрогнул.

— Как всегда, ищет работу, — ответил я и повесил трубку.

Я принялся ждать Шолто. Он вернулся в половине первого ночи, веселый и довольный собой, с багровым лицом. Он был пьян.

— Хэл-ло! Что ты здесь делаешь? Где Чармиан?

— Отправилась рожать твоего ребенка.

Он тупо уставился на меня, стягивая с плеч пальто. Он плохо соображал.

— Убирайся к черту.

— Я не шучу. Началось часов в десять. Доктор Стивенс отвез ее в родильный дом.

Наконец до него дошел смысл моих слов.

— Господи, но ведь еще не время? Как она? Здорова?

— О, вполне. Держалась отлично. Только под конец сдала и немного всплакнула. Просила не пугать тебя.

— О господи! — снова воскликнул Шолто, тяжело плюхаясь в кресло. — А мама знает?

— Да.

— Вот уж не думал, что это случится раньше срока, черт побери! Если бы знал, никуда бы не пошел.

— Я думаю.

— Подожди, — сказал он решительно, словно останавливая меня, хоть я отнюдь не собирался что-либо еще говорить. — Я должен позвонить туда.

Он поговорил по телефону со старшей сестрой. Та заверила его, что миссис Шолто чувствует себя «нормально», и попросила не беспокоить их до утра. В восемь утра он может позвонить, приезжать совсем незачем.

— Проклятые заплесневелые души! — возмущался Шолто, передавая мне этот разговор. — Ох уж эти бабы! Уверен, что она старая дева. «Нормально»! Что значит «нормально»? Любят наводить тень на ясный день — делают вид, будто знают что-то такое, что другим не известно.

— Ну что же, — сказал я, — пожалуй, теперь я могу идти домой. Если что-нибудь узнаешь раньше меня, обязательно позвони. Я тоже буду звонить туда утром.

Эван важно надул щеки и с шумом выпустил воздух.

— О’кей, положись на меня. Договорились? Пожалуй, мне тоже не мешает соснуть.

— Неужели ты способен сейчас спать? — спросил я с откровенным удивлением.

— А что мне остается делать? — ответил он сонно и неверными шагами направился в спальню, наткнувшись по дороге на столик и расплескав воду из вазы с цветами.

Я не сомневался, что он заснет сном праведника, а утром, как ни в чем не бывало, отдохнувший и бодрый, справится о новостях.

Однако утро не принесло новостей. В девять утра я отправился в родильный дом и поговорил со Стивенсом. Он предупредил меня, что роды будут трудными.

— Оснований для тревоги пока нет. Все идет нормально. Супруг уже навестил ее, и это ее немного ободрило.

— А могу я ее повидать?

— Право, я бы не советовал. Я и его не хотел пускать, но очень уж она просила.

— Вы чем-нибудь помогаете ей?

— Я сделал ей внутримышечный укол, но это один из тех редких случаев, когда укол не помогает. Позднее мы сможем помочь ей более эффективно, а пока…

— Надеюсь, вы не из тех, кто считает, что на все воля божья?

— Ну что вы, — ответил Стивенс. — Прежде всего я считаю, что тяжелые роды изматывают роженицу и затягивают выздоровление. А я хочу, чтобы ваша сестра вспоминала первые роды без страха и содрогания. Как счастливое событие в своей жизни. Да, да, счастливое, — добавил он. — Я еду домой завтракать. Могу вас подвезти.

Мысль о том, что Стивенс будет спокойно завтракать, в то время как Чармиан мучается, привела меня в негодование. Он, должно быть, заметил мое состояние, ибо тут же вполне разумно сказал:

— Она в надежных руках. Мне позвонят, как только я понадоблюсь. — И внимательно посмотрел на меня. — Муж хорошо к ней относится?

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Потому что она плакала, когда мы ее привезли, и это вовсе не от страха или боли. Она все время спрашивала, не звонил ли муж, и повеселела лишь тогда, когда ей сообщили, что он позвонил. — Стивенс помолчал. — Вот поэтому я и спросил вас.

— Ничего утешительного я сказать вам не могу, — ответил я.

— Я так и подумал, — промолвил Стивенс.

Из родильного дома я отправился в больницу к Хелене.

— Сегодня мы что-то неважно себя чувствуем, — сообщила мне сестра. — Температура поднялась.

Я и сам видел, что Хелене стало хуже. Когда я сел у изголовья, она даже не узнала меня. Лишь немного спустя она слабо улыбнулась мне, но ничего не сказала, а только легонько и будто со злорадством потрепала меня по руке, словно радовалась, что заставляет тревожиться, или хотела сказать: «Так тебе и надо, поделом». Посидев немного, я собрался уходить и попросил сиделку в случае ухудшения немедленно позвонить мне домой.