Джоанна Троллоп - Друзья и возлюбленные

— Ты звонила Гасу?!

— Ну да, — ответила Джина. — Лоренс говорит, он и так был подавлен последнее время, а когда ты сбежала в Лондон, стал совсем безутешен. Вот я ему и позвонила. Он ведь тебя обожает.

На щеках Софи появились яркие красные пятна. Она прижала руку к животу.

— Хочешь, я тебе все расскажу про Лоренса?

Софи покачала головой:

— Не надо. Я и так поняла.

— Я боялась тебе говорить. — Джина взялась за лодыжки. — Боялась, что ты никогда меня не простишь. Ты ведь так злилась на меня из-за папы, считала, что это моя вина.

— Ну, частично твоя.

— Верно.

— Я очень устала, — повторила Софи. — Даже не знаю, злюсь ли я. У меня такое чувство, что меня сбила машина. Причем стоит мне выйти на дорогу, как меня сбивают снова и снова. Не важно, кто в этом виноват. Я уже ничему не удивляюсь. И меня не интересует, что будет дальше. — Софи вновь схватилась за живот и тихо произнесла: — Я просто боюсь.

Джина встала на колени рядом с дочкой.

— Боишься ехать во Францию со мной и Лоренсом?

Софи уставилась на мать и разумным тоном проговорила:

— Что ты! Во Францию я не поеду.

— Не поедешь?..

— Нет, конечно! Ни в коем случае.

— Милая, но ты не можешь остаться здесь без меня. Во Франции ты будешь учиться в лицее, потом получишь степень бакалавра…

— Нет, исключено.

— Из-за Лоренса?

— Ах нет! — изумленно ответила Софи, будто только что вспомнила о его существовании. — Лоренс тут ни при чем. И ты тоже. Да и Франция…

— Но тогда…

— Мам, — сказала Софи, закрыв глаза, словно объясняя непонятливому ребенку очевидные вещи. — Мам, ты что? Мы не можем обе бросить бабушку!

По дороге домой Гас отделился от одноклассников и зашел в сад возле аббатства. К скамейкам, где лениво курили и отколупывали краску с сидений его знакомые, он не пошел, а спрятался в кустах возле арки. Глупо, конечно, ведь в таких зарослях вечно околачиваются всякие извращенцы. Неделю назад какой-то мужик разделся там перед одним его приятелем, и тот якобы крикнул ему: «Вонючий маньяк!», да так громко, что его услышали прохожие. Гас недолго об этом думал, поскольку голова у него была забита другими мыслями. Он хотел посидеть в темноте и тишине, один, где никто его не найдет и не спросит, все ли у него хорошо. Все просто ужасно, но что тут поделаешь, черт подери?!

Гас прополз в заросли и нашел маленькую полянку футов в восемь шириной, на которой валялись газета и бутылка из-под молока. Он прислонился к стволу куста, прикурил сигарету и заплакал.

Вообще-то он пришел сюда не плакать, а думать. После вчерашнего разговора с Джорджем он и так рыдал всю ночь. Они с братом готовили себе сандвичи, когда Гас вдруг разоткровенничался и сказал:

— Я прямо не знаю, к чему и готовиться. Мало ли, что будет дальше.

Джордж размазывал кетчуп по куску бекона.

— Меньше знаешь — лучше спишь.

— Неправда. Лучше знать все и ничего не бояться. Чтоб никаких гадских сюрпризов!

— Ты правда так считаешь?

— Конечно! — ответил Гас, взял хлеб из тостера и протянул брату. — Я об этом постоянно думаю. Готовлюсь к очередному удару.

Джордж промолчал. Он положил начинку между кусками хлеба и сильно их сдавил.

— Ну ладно.

— Что ладно?

— Я тебе кое-что расскажу.

Гас изумленно на него уставился.

— Чего?!

— Расскажу тебе последнюю плохую новость. Последнюю за это паршивое лето. Ты знаешь, почему Софи уехала в Лондон?

— Ну да… Я же ей проговорился насчет…

— Нет, — перебил его Джордж. Он взял сандвич, из которого выдавился кетчуп, и протянул Гасу: — На, держи.

Тот помотал головой:

— Не хочу…

Джордж вздохнул и положил сандвич на стол.

— Она уехала из-за меня. Мы с Софи переспали. Вот почему она сбежала.

Гас остолбенел. Он смотрел на брата и не видел его. Потом перевел взгляд на сандвичи, но и их не увидел. Дважды порывался что-то сказать и не смог. Наконец он услышал свой тонкий голос:

— Переспали?

— Да, — подтвердил Джордж. — Здесь, у нас дома. — Он пожал плечами, и Гас, несмотря на свое горе, заметил, как он напряжен. — Я у нее первым был.

Гас положил руку на связку ключей, болтающихся на поясе, и крепко сжал.

— Давай, брат, съешь-ка сандвич.

Он покачал головой.

— Почему?

— Я не голоден.

— Но ты же сам хотел…

— Я не голоден! — заорал Гас. — Не голоден! Совсем оглох, что ли?!

— Слушай…

— Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись!

Он с такой силой пнул кухонный стул, что тот вылетел из-под стола и врезался в холодильник. Бутылки, стоявшие наверху, рухнули на пол.

— Эй! — вскрикнул Джордж и подскочил к брату, пытаясь взять его за руку. Тот извернулся и бросился к двери.

— Сволочь! — орал он. — Какая же ты сволочь!

Гас ворвался в свою комнату и хлопнул дверью. Он до сих пор не переоделся, и школьная форма его душила. Он пытался сорвать с себя галстук и ботинки, корчась на полу и захлебываясь слезами. Ему хотелось убивать. Убить Джорджа и Софи, родителей, Адама, изничтожить всех друзей и жителей Уиттингборна. Колоть их ножом, бить, кричать и вопить. Пусть мучаются также, как он. Ему хотелось умереть. Когда в дверь постучал Джордж, он проорал:

— Пошел на хрен! Убирайся, слышал?!

Наконец Гас добрался до постели в одних трико и старой спортивной майке. Все остальные вещи лежали комком на полу. Он плакал, плакал и плакал, пока не пришла Хилари. Она постучала в дверь и спросила, все лив порядке. Он притворился спящим: затаил дыхание и замер сам.

— Гас? — прошептала мама.

Он не пошевельнулся.

— Сладких снов, — сказала она и ушла.

В конце концов Гас уснул, а на рассвете проснулся опухший и с ноющим от голода животом. Выйдя на кухню и не включая свет, он отрезал себе несколько кусков хлеба и жадно съел их под одеялом. Воспоминания висели над ним черной тучей, ведьмой, вселяющим ужас хищником. Пока солнце вставало, он плакал, и хлеб тяжелым комом лежал в его животе.

Утром все вели себя с ним очень робко. Джордж пытался просить прощения, но не нашел в себе сил. Гас повернулся к нему с таким яростным лицом, что он тут же умолк. Хилари положила руку ему на плечо.

— Хочешь, поговорим? Наедине?

— Нет!

— Уверен?

— Да! — крикнул Гас.

Он отправился в школу один, без Адама, и просидел весь день убитый. Английский, математика и социология прошли в тошнотворном забытьи. Теперь, в уединении густых зарослей, он немного успокоился, но его по-прежнему переполняли отчаяние и грусть. Софи. Ну почему именно Софи? Он так хотел с ней быть, дарил цветы и все такое… Невыносимое предательство. Дрожа, Гас затянулся сигаретой и вмял ее во влажную землю под листьями.

Кто-то ходил вокруг кустов и заглядывал внутрь. Гас сел. Он видел ноги в джинсах и кроссовках, неторопливо разгуливающие по траве. Он быстро пополз в обратном направлении, где кусты сгущались и цеплялись за его одежду и волосы. Казалось, что на свет он выбирался очень долго.