Николай Семченко - Яблоко по имени Марина

— Она не вертихвостка, — вступился я за Марину. — Она не давала обязательство полюбить его.

— Зачем тогда голову ему кружила? — не сдавалась Зойка. — Так нечестно!

— А может, он ей сначала нравился, — неуверенно предположил я. — И она не виновата, что не смогла его полюбить.

— Динамо она, вот что! — возразила Зойка. — Мамка говорит, что есть такие особы, которым нравится играть на чувствах другого человека. Всласть им это.

— Ну, это мать твоя так говорит, а сама-то ты что думаешь? — спросил я. Мне не нравилось, что Зоя считает свою родительницу высшим авторитетом во всем. Подумаешь, послушная дочка!

— Пригожая она — вот что, — вздохнула Зойка. — Красивым женщинам всегда тяжело живется.

— Твоя мать тоже так думает? — съехидничал я.

— Да ну тебя! — рассердилась Зойка.

Каникулы подходили к концу, и мы, пользуясь последней свободой перед школой, на весь день уходили в лес. Он начинался сразу за поселком: высокие лиственницы, густые, как с картинки, кудрявые березы, частый осинник, и плотные, порой выше роста человека, борщевики: их широкие разлапистые листья уже покрылись желтыми пятнами — верная примета: пошли опята. Эти грибы росли не только на пнях, как писали в книжках, — они целыми стайками прятались в траве, забирались под кусты орешника или, не таясь, красовались на валежинах.

Довольно скоро мы набирали полные ведра маленьких опят на пузатых ножках — они считались самыми вкусными. Но домой идти не хотелось. Разводили костер, устраивались около него со своим харчем и разговаривали обо всем на свете. Ольге нравилась картошка, которую пек в золе Миша. А мы с Зойкой делали шашлык из грибов: нанизывали на прутики шляпки подосиновиков и вертели их над огнем, пока грибы не чернели. Ольга всякий раз пугалась: «Ой, так нельзя делать! В них может быть ботулизм!». Но мы никакого ботулизма не боялись, потому что никогда не слышали, чтобы кто-то в нашем поселке отравился грибами. Наверное, тогда меньше было всякой заразы.

Однажды, улучив момент, когда Ольга одна собирала грибы у большой коряжины, я подошел к ней.

— Чур! Это мое место, — предупредила она.

— А я и не претендую, — сказал я. — Поговорить хочу.

— Хотеть не вредно, — улыбнулась Ольга. — А что, разве мы никогда с тобой не говорили?

— Да я не так хочу поговорить…

— А как?

— Сама знаешь…

— Не-а, — она насмешливо покрутила головой. — Я недогадливая, мне все объяснять надо.

— Хочу с тобой дружить, — набравшись смелости, выпалил я. И, кажется, покраснел. Я ощущал, как мочки ушей налились тяжестью и, должно быть, запылали пунцовым огнем.

— А мы, что, разве не дружим? — Ольга смахнула со лба выбившуюся из-под косынки прядь волос и насмешливо посмотрела на меня. — Вон у нас какая славная компания!

— Да я не про то…

— А про что? — она явно издевалась надо мной, но я решил идти до конца и, как ни трудно, признался: — Ты мне нравишься.

— Ах, вот ты про что! — Ольга изобразила удивление. — Ну, мало ли кому я нравлюсь, Паша…

— Ты красивая, — проговорил я.

— Еще скажи, что лучше всех, — засмеялась Ольга.

— Лучше, — подтвердил я, обмирая от догадки, что мои слова Ольгу забавляют, не более.

— Вот что я тебе скажу, — Ольга как-то по-взрослому посмотрела на меня. — Мы с тобой можем быть друзьями, если ты так хочешь. Но не больше.

— Почему? Я что, хуже, — мне хотелось упомянуть имя Мишки, но я пересилил себя, — хуже… других?

— Не хуже и не лучше, — ответила Ольга. — Ты для меня не особенный. Вот в чем вся причина, и ничего тут не поделаешь.

— Но, может, я стану особенным?

— А вот когда станешь, тогда и поговорим, — Ольга оглянулась по сторонам. — Ой, а Зоя с Мишей нас не потеряли? Ау!

Мне стало так плохо, что и представить невозможно. Хотелось провалиться сквозь землю, только бы Ольга не видела, как у меня задрожали губы и кровь отхлынула от лица. Но провалиться я не мог — мог лишь отвернуться, что и сделал.

— Ау! Ау! — кричала Ольга.

Я понял, что ей не хочется оставаться наедине со мной, и потому побрел прочь. Я слышал, как Зойка и Мишка весело аукали в ответ Ольге, и специально шел в противоположную от их голосов сторону.

Корзину с грибами я оставил возле той коряжины, с которой Ольга срывала золотистые ожерелья опят. Вечером мне ее принесла Зойка:

— Грибами-то что разбрасываться? — заметила она. — Мать замаринует, будете всю зиму с картошечкой их есть.

— Спасибо, — ответил я. — Только грибы я не люблю.

Зойка не стала уточнять, с каких пор я перестал любить опята. Она, конечно, догадалась, что я не просто так кинул корзину в лесу. А может быть, Ольга ей что-то успела рассказать. Хорошо бы, чтобы Мишка ничего не узнал. А то ведь задразнит, зараза.

— А где твои родители? — спросила Зойка. — Что-то не слышно их.

— В кино пошли, — оповестил я. — «Тарзана» в который раз смотрят. Очень им нравится.

Зоя посмотрела на корзину с грибами и спросила, не надо ли помочь их перебрать, а то зачервивеют, пока мать из кинотеатра вернется. Но мне хотелось остаться одному, и я отрицательно помотал головой: говорить тоже не особо тянуло. Добрая Зойка сострадательно вздохнула, погладила Дуньку, разлегшуюся у моих ног, но я потянул кошку к себе: нечего тут хозяйничать, мурка не просит каждую девчонку холить-лелеять себя. Зойка, однако, тоже не отпускала мурлыку.

Я молча тянул кошку к себе, Зойка — к себе: вцепилась и не отпускала и смотрела мне прямо в глаза, ни слова не говоря. Иногда мы забавлялись, кто кого пересмотрит — была в наше время такая забава, да и сейчас, кажется, в «гляделки» играют. Зойка обычно моргала первой, и ей приходилось выполнять условия спора.

— Первый моргнешь, — заявила она.

— А хотя бы и так, — ответил я. — Ну и что?

— Сделаешь тогда, что я захочу, — она не отрывала от меня взгляда. — «Американка»!

«Американка» — такая игра на выполнение желания, которое заранее не знаешь. Выигравший мог заставить тебя выйти на улицу и прокукарекать перед всем честным народом, или пролезть под столом, или решить заданные на дом задачи и дать списать победителю, или даже принести банку малинового варенья из домашних припасов. В общем, игра серьезная.

— А мне-то что, — равнодушно повторил я. — Все равно ты первая моргнешь.

— Ни за что, — Зоя потянула кошку к себе, и та недовольно мяукнула.

— Отпусти ее! — попросил я.

— А что, тебе жалко дать ее погладить? — она и не думала выпускать Дуньку.

И тут я вдруг, неожиданно даже для себя, спросил:

— Тебе Ольга что-нибудь говорила?

— Интересно, чем она лучше других? — Зоя отпустила наконец кошку. — Что вы из-за нее с ума сходите?

— Никто не сходит, — соврал я и моргнул.

Но и Зойка тоже моргнула. Мы одновременно моргнули. Я ручаюсь в этом! Но она, кажется, чуть-чуть, на полсекунды позже.