Мейвис Чик - Антракт

Я надеялась, что, если долго не двигаться с места, видение исчезнет, однако тщетно. Мне пришлось заставить себя смягчиться, сделать несколько движений, даже заговорить, — это непросто, когда в груди сосулька. Две попытки сглотнуть не увенчались успехом, а с третьего раза из горла вырвался хриплый звук. Рука поднялась для того, чтобы представить всех друг другу. Любые сомнения по поводу моего таланта как драматической актрисы развеялись, потому что в тот момент и началось настоящее представление.

— Конечно. — Хрип, хрип, еще один глоток. — Мама, отец. Это…

— Финбар Флинн, — внезапно вставил Робин, и его голос показался мне рокотом океана, хотя, возможно, это было вполне обычное восклицание, — актер.

Сильно покраснев, он повернулся к моим родителям:

— Известный актер, вы наверняка видели его по телевизору незадолго до Рождества!..

— Финбар Флинн, — повторила я слабым голосом, наконец вытянув руку так, чтобы произнести эти слова, не поворачивая головы.

Мои родители по-прежнему смотрели на него, не демонстрируя признаков узнавания. Вполне естественно.

А Робин в отличие от них выглядел чрезвычайно оживленным. На мое мимолетное удивление: «Откуда он может знать?» — тут же последовал ответ, потому что коллега возбужденно продолжал:

— «Дева и цыган»! По телевизору перед Рождеством! Неужто вы не смотрели?

Я застонала. Очевидно, «Пророк сексуальности» расправлял свои щупальца. Робин был очень возбужден. Мои родители покачали головами. Робин посмотрел на меня пристально, думаю, из-за моего стона.

— И кого ты играл? — раздался голос. Мой собственный голос.

— Ну конечно же, не деву, — ответил Финбар Флинн и рассмеялся. Все, кроме меня, расслабились.

— Вы действительно великолепно играли, — сказал Робин, уставившись на нового знакомого, как преданный пес.

Я продолжала пялиться прямо перед собой, но все же смогла опустить руку и прижать ее к себе. Родители выражали сожаление, что пропустили эту пьесу, Робин восторженно убеждал их не расстраиваться, потому что постановка настолько хороша, что ее просто обязаны повторить.

Я улыбалась, уставившись вдаль, время от времени кивала в пустоту, — пыталась сделать вид, что принимаю участие в беседе. Но думала только о том, что через какое-то время прозвенит звонок, и мы все сможем вернуться на наши места. Внезапно откуда-то сбоку в поле моего зрения появилось лицо Финбара Флинна: глаза, нос, рот — он был так близко, будто я, глаза в глаза, смотрела на отражение в зеркале. Его дыхание пахло мятой и было горячим, как небольшая паяльная лампа.

— Ты когда-нибудь ведешь себя нормально? — осведомился он.

Хлоп, треск, шлеп, щелк. Изображение — в норме, звук — в норме, автоматическая трансмиссия.

— Очень странно видеть актера среди зрителей в театре, — заявила я неожиданно для себя самой. — Примерно как священника среди прихожан в церкви.

— Послушай…

— Мистер Флинн, — обратился к нему Робин.

— Можешь звать меня Финбар.

— Финбар, выпьешь что-нибудь?

— Спасибо, правда, я даже не знаю, как тебя зовут…

Моя рука снова поднялась.

— Финбар Флинн, — произнесла я, наслаждаясь звучанием его имени, — а это Робин Карстоун.

Мужчины с неподдельной серьезностью пожали друг другу руки. Робин светился от счастья, Финбару удавалось одновременно выглядеть импозантно и скромно.

— А это мои родители…

— Мистер и миссис Герань, — произнес он. — Как поживаете?

Как ни странно, никто его не поправил.

Он одарил их улыбкой — она длилась ровно столько, сколько нужно, — и сказал:

— Спасибо, Робин. Я бы выпил creme de menthe [18] Мятный ликер (фр.). . Он очень полезен для горла.

— О, как здорово, — оживилась мама. — Его подают здесь? Думаю, я тоже попробовала бы…

Отец поступил разумно, выбрав более легкий путь. Он предложил:

— Я помогу тебе с напитками.

И с облегчением отошел от нас. Остались я, актер и моя мать.

Я знала, что должна заговорить. Понимала, что нужно сделать что-нибудь: например, изящно покачать головой, очаровательно и непринужденно улыбнуться знакомому. Но по непонятной причине, которая лишь немного была связана со смущением, я замерла, изо всех сил вглядываясь в бесконечность. Наконец, осознавая необходимость вымолвить хоть слово, я решилась, положившись в выборе темы на интуицию.

И, как обычно, она меня подвела.

Я надеялась, что прозвучит какой-нибудь разумный комментарий к первому действию или даже одна или две вполне уместные фразы о декоре буфета в стиле барокко. Но вместо этого брякнула:

— Этот напиток предпочитают проститутки, так ведь?

Естественно, эти слова совсем не порадовали мою мать и крайне позабавили Финбара Флинна. Ткнув меня в спину, он сообщил:

— Между прочим, я здесь.

Я обернулась к нему — безо всякого изящества, скорее, с ледяным скрипом. «Через минуту, — сказала я себе, — я посмотрю на него так, как нужно, но пока что взгляну на маму — мою союзницу». Мама выглядела очень недовольной — неудивительно, потому что замечание о проститутках все еще витало в воздухе, и мне пришлось тепло и ободряюще улыбаться, пока ее лицо не смягчилось. Затем мятная паяльная лампа снова приблизилась к моему уху, и он произнес мягким, берущим за душу голосом:

— О, моя Герань, губы улыбаются, а сердце?

Это произвело такое сильное впечатление на мои колени, что я решила не рисковать и стояла молча.

— Что ж, — произнесла мама, и я с ужасом расслышала в ее голосе нотки кокетства, — как же моя дочь познакомилась с таким знаменитым актером?

Слова «моя дочь» она произнесла с особым выражением. В любом фильме герой, услышав вопрос, заданный подобным тоном, был бы обязан сказать: «Ваша дочь? Не может быть? Я думал, вы сестры!»

«Если он так ответит, — поклялась я себе, — я тут же уйду».

Он именно так и сказал.

Я осталась.

— Ну, — повторила мама, насладившись лестью, — и как вы познакомились?

Начал он:

— В Новый год…

— О, на той вечеринке, куда ходила Джоан…

— Забавная была вечеринка, верно? — Он смотрел на меня. Я знала это. Сейчас настало самое время взглянуть на него — только для того, чтобы заставить замолчать.

— Мы ничего не знаем о том, как Джоан проводит время в Лондоне, — пожаловалась мама, как будто любое мое занятие, от торговли наркотиками до пения в комической опере, было предметом ее гордости.

Рассудок крепко схватил меня за руки и потребовал немедленно прекратить обсуждение.

— Держу пари, вы не знаете… — начал Финбар, доверительно и внимательно глядя ей в глаза. А потом, абсолютно неожиданно, заорал изо всех сил, как может только актер: — ГОСПОДИ, НУ ТЫ И СУКА!

Моя мать отшатнулась. До того момента я думала, что это образное выражение, но нет, она действительно отшатнулась. И, кажется, все в буфете притихли. Мама обрела равновесие.