Мариса де лос Сантос - Когда приходит любовь

— Вперед? — спросила Корнелия, дергая Клэр за прядь волос.

— Вперед, — согласилась Клэр, слегка нервничая, затем повернулась к Тео, который доставал из багажника чемоданы. — Ты не мог бы пойти с нами?

— Ты шутишь? — сказала Корнелия, улыбаясь Тео. — Если он уедет, не поздравив с Новым годом, его сварят в кипящем масле.

— Фу, — поморщилась Клэр.

— Обязательно, — подтвердил Тео. — Причем дважды. Один раз здесь, а второй — в доме моих родителей. Если моя мама спросит, как поживают Брауны, а мне нечего будет ответить…

— Тогда пойдем с нами, — позвала Клэр. — Дважды вариться в масле плохо.

Корнелия ободряюще улыбнулась Клэр.

— Не беспокойся, солнышко. Туземцы вполне дружелюбны. Шумные, но добрые. — Она взяла Клэр за руку и, вместо того чтобы войти в парадную дверь, повела ее по круговой дорожке к боковой двери. Тео шел следом.

Они вошли в холл с каменным полом, небесно-синими стенами и потолком, где стояли рады сапог и ботинок разных размеров и коробки с кучей варежек и перчаток, со шляпами и яркими шарфами. На бронзовых крючках висели куртки и пальто. Тео помог Клэр снять красную шерстяную куртку, и Клэр повесила ее, с удовольствием заметив, что она внесла свой вклад в буйство красок.

Она вдруг опять почувствовала приступ паники, вспомнив норковую шубу матери, оставшуюся в квартире Корнелии. Но потом она расслабилась. Ничего страшного. Это лишь означает, что есть повод туда вернуться. Ее мама найдет записку, которую они прикрепили к двери квартиры Корнелии, позвонит, и Клэр с Корнелией вернутся, и мама приедет к Корнелии, чтобы забрать Клэр, и наденет шубу. Здесь, в праздничном шуме маленькой комнаты, Клэр легко было в это поверить.

Они пошли в кухню, и не успела Клэр определить, какими пирогами пахнет, как в кухню ворвался высокий неуклюжий парень в лыжном свитере и закричал:

— Ей! — Он схватил Корнелию в охапку и начал скакать с ней по комнате.

— Мам, пап, Тоби! Они приехали! — кричал парень.

«Кэм», — догадалась Клэр.

Появился другой юноша, пониже ростом, с вьющимися волосами. Первый парень перебросил Корнелию на руки второму, который стал кружиться под музыку.

— Тише, — закричала Корнелия. — Настоящие щенки.

Тоби прекратил кружиться и покачал Корнелию на руках, как бы определяя ее вес.

— Слушай, ну ты и растолстела. Не обижайся, Корнелия, но ты стала просто толстухой. — Он поставил ее на пол и повернулся к Тео: — Как вы думаете, доктор Сандовал, я прав?

— Слишком много чизбургеров, — ухмыльнулся Тео. Он протянул руку, и сначала Тоби, а потом Кэм пожали ее.

— Но безобразная, как всегда, — сказал Кэм. Затем прошептал Клэр на ухо театральным шепотом: — Еще безобразней, чем всегда. Но не говори ему, что я это сказал.

Она не успела ответить, как Кэм что-то вспомнил. Он повернулся к Корнелии:

— Полный отстой насчет миссис Голдберг. Ты как, в порядке?

— В самом деле полный отстой, — сухо заметила Корнелия, потом смягчилась. — У меня все в порядке, Кэмми.

— Но жирная, — добавил Тоби. — Жирная, как хрюшка с голубым бантиком.

Он взглянул на Кэма, который в знак одобрения поднял вверх пятерню.

— Уже легче, — ухмыльнулась Корнелия. — А то мы здесь почти две минуты, и ни одной пятерни. Я уж подумала, не заболели ли вы. Возможно, позвоночный менингит.

Она взяла Клэр под руку.

— Это мои братья-хулиганы, — улыбнулась она. — А это Клэр.

Пока они пожимали друг другу руки, в комнату вошли еще два человека — мужчина в проволочных очках с коротко стриженными седыми волосами и в вязаном жилете («Как профессор в кино», — подумала Клэр) и симпатичная женщина с голубыми глазами. Кошачьими глазами, как у Корнелии.

Женщина подошла к Корнелии и крепко обняла ее. Корнелия тоже обвила ее руками. Наконец женщина ее отпустила, Она немного отстранилась и вгляделась в лицо дочери.

— Дай мне посмотреть на тебя, детка, — ласково сказала она. Клэр наблюдала за столь трогательной сценой: Корнелия покорно стояла, что было для нее необычно, и позволяла себя рассматривать. Затем Корнелия улыбнулась самой своей ласковой улыбкой.

— Привет, мам, — мягко сказала она.

Мужчина, отец Корнелии, взъерошил непокорные волосы дочери, потом взглянул поверх ее головы на Тео.

— А ты, как я вижу, все такой же урод, Тео, — жизнерадостно сказал он.

Клэр стояла в окружении семьи Корнелии и чувствовала, как что-то необыкновенное произошло с ней.

Ей казалось, что она летит на диванной подушке в пахнущем корицей воздухе. Ей казалось, что ее подхватили, взяли на руки, как маленького ребенка, покачали. Она чувствовала, как бьется в груди сердце: распускается и закрывается, распускается и закрывается. Еще до того, как родители Корнелии сказали ей добрые слова; до того, как мама Корнелии дотронулась до ее щеки: «Ты, конечно, Клэр»; до того, как на столе появились индейка, бутерброды со смородиновым джемом и булочки с корицей, пушистые, сдобные — лучший пир за всю ее жизнь; до того, как она играла в футбол с Кэмом и Тоби, и холодный воздух обжигал ей легкие; до того, как она зажгла свечи для ужина; до того, как она пошла погулять в звездной ночи, сияющей рождественскими огнями, с Корнелией, и та показала ей горку, с которой можно кататься на санках, дом Тео, место, где ее в первый раз поцеловали, дерево, на которое она больше всего любила лазать, и со слезами на глазах остановилась перед домом миссис Голдберг; до того, как Клэр выиграла у отца Корнелии в шашки; до того, как она спала в мансарде под ароматной тяжестью байковой простыни и одеяла, сшитого вручную из лоскутков, а в окно заглядывали звезды; до того, как она написала слово «дом» в своем блокноте; до всего этого, когда она стояла в кухне, прижав одну ладонь к груди, еще до всего этого Клэр догадалась: она влюбилась. Она влюбилась в дом Корнелии.

Для меня все решило выражение лица Клэр.

Восторг. Когда Клэр стояла в родительской кухне в тот первый день, она была потрясена. Клэр была девочкой из плоти и крови, ее история совсем не была сказкой, но она тем не менее была околдована, причем сразу. Даже моргнуть своими карими глазами не успела.

Не могу отрицать — у моего отчего дома был свой шарм. (Например, он вернул Тоби и Кэма — «временно», но уезжать они пока не собирались.) Для Клэр он был еще более притягательным, учитывая ее ситуацию. Для нее сейчас то, что отражалось от начищенных медных сковородок, чистого кафеля и лиц моих родных, было дивным светом, домашним светом, светом комфорта и радости. И Клэр не смогла устоять.

Такая ее реакция была для меня ожидаемой. Я надеялась на нее. Именно поэтому мы и приехали. Но тем не менее, наблюдая, как Клэр вошла в веселую, по-настоящему добросердечную компанию, какой является моя семья, я хотела сказать ей: