Пьер Рей - Вдова

— Я бы дала вам не больше шестидесяти.

— Ну, ну, дорогая, кого вы хотите провести? А теперь главное. Если вы согласитесь провести со мной последние дни, которые мне суждено прожить, я сделаю вас единственной наследницей всего, чем владею.

Пегги затихла, размышляя о том, кому из адвокатов следует доверить составление их брачного контракта. Арчибальд, приняв ее молчание за колебание, посчитал необходимым уточнить:

— А владею я многим!

Пегги встала.

— Теперь моя очередь смущаться и бессвязно говорить. Не из-за ваших чувств ко мне, они, конечно, трогательны, а из-за предложения, высказанного в такой форме.

Она перевела на него напряженный взгляд, и Найт еще раз увидел чудо: снова огромная слеза скатилась по щеке Пегги.

— Арчибальд, я прошу вас быть искренним, потому что мой вопрос затрагивает наши будущие отношения. Вы считаете меня продажной?

Арчи не сводил с нее глаз. Он испытывал нечто вроде непонятного головокружения, которое заставляло его вот уже несколько часов думать о том, что говорил он сам, а главное — о ней, о ее словах. Ему было отлично известно, что Пегги растратила не одно огромное состояние. Из головы не выходили слова Урсулы: «Вдова? Она приносит несчастья!»

— Ответьте мне, — настаивала Пегги.

Его взгляд остановился на слезе, которая, казалось, с каждой секундой увеличивалась.

Пегги подошла к нему, взяла его руку в свои и поцеловала ее.

— Спасибо, спасибо, дорогой Арчибальд. — Она не сомневалась, что старик долго не протянет, это биологически невозможно. Полгода, ну, может, год-два от силы. А ей надолго хватит унаследованного состояния. — Ваше предложение взволновало меня. Вы заставляете меня трепетать. Мысли путаются в голове. Я с трудом представляю, где нахожусь. Дайте мне время подумать.

— Не торопитесь! Недели на размышление вам достаточно?

— Недели?!

— В моем возрасте это очень много. Времени, чтобы ждать, увы, так мало. Неделя…

В том, как Найт произнес это слово «неделя», Пегги почувствовала не только просьбу, но и властное распоряжение. Что ж, она успеет содрать с Джереми два миллиона, а после скажет «да» Арчибальду. Выигрыш в обоих случаях обеспечен.

— Согласна. Пусть будет неделя.

Арчи, улыбаясь, взял ее за руку.

— А сейчас я кое-что вам покажу. Это «кое-что» вскоре будет принадлежать вам!

Сгорая от любопытства, Пегги поспешила за ним в холл. Они прошли по длинному коридору в другое крыло дома. Арчи вытянул связку ключей и открыл первую бронированную дверь, которая выходила на лестницу, ведущую в огромный подвал с низкими сводами. Носком ноги Найт слегка прикоснулся к невидимой кнопке у основания стены.

— Входите, — торжественно сказал Арчибальд. — И вы увидите мои шедевры… Кроме меня, здесь никто еще никогда не бывал.

Они снова спустились на несколько ступенек. С чувством тревоги Пегги ощутила металлический лязг тяжелой стальной двери, закрывающейся за ними. Если Арчи не в себе, ее никто никогда не отыщет в этой могиле!

— Это убежище настолько надежно, — продолжал Арчи, — что десять бомб не причинят ему никакого ущерба. Кстати, в нем имеется все необходимое, чтобы выдержать целый год, если там, наверху, разразится ядерная катастрофа.

Внизу Арчибальд достал еще один новый ключ, и Пегги со страхом поспешила за ним в открывшийся узкий стальной проход. Последнюю дверь можно было открыть как сейф, набирая определенную комбинацию цифр.

— Ничего не бойтесь. Входите.

Единственная лампочка скудно освещала помещение, размеры которого она не могла определить, но заметила поблизости полотна на стенах.

— Прошу вас, садитесь.

Ошеломленная и подавленная, Пегги опустилась на диван.

— Вам, конечно, известна, — заговорил, хитро посмеиваясь, Арчибальд, — моя любовь к искусству Ренессанса. Но я хочу предложить сыграть в занятную игру. Попробуйте назвать имя хотя бы одного художника, чьих работ у меня нет. Любого!

— Даже из современных?

— Да, если хотите.

— Ренуар!

И тогда произошла невероятная вещь: Арчибальд коснулся кнопок стальной клавиатуры, которую Пегги сначала приняла за низкий столик, и все вокруг осветилось мягким светом. Ее окружали полотна, каждое из которых было шедевром и кричало об имени своего создателя: Тинторетто, Рембрандт, Кранах, Брейгель. Ее внимание переключилось на легкое гудение: словно по волшебству как бы из-под земли перед ней появилась картина, освещенная так, что изображенное на ней лицо ребенка казалось удивительно живым и просветленным.

Ошеломленная, Пегги смогла лишь пробормотать:

— Потрясающе! Это одна из самых захватывающих работ Ренуара, которые мне когда-либо приходилось видеть.

Арчи молчал, а она украдкой присматривалась к нему. Лицо Найта казалось окаменевшим, неподвижным, живыми были только глаза, впившиеся в картину так, словно старец хотел вытянуть и поглотить всю исходившую от нее жизненную силу. Потом, как бы очнувшись, он произнес:

— Мне не очень нравится Ренуар, хотя я отдаю должное его мастерству. Что еще вам показать? Называйте.

— Вермер? — спросила Пегги, зная, что сохранилось около двадцати его полотен, и надеялась… Надеялась — на что?

— Ну, меня вы в лужу не посадите, — самодовольно усмехнулся Арчи.

Он снова коснулся клавиатуры. И место Ренуара заняла картина Вермера. На ней была изображена женщина, приоткрывающая дверь изнутри.

— Если позволите, — нарушил тишину Найт, — я включу музыку. Для меня каждая картина ассоциируется с ней. Взгляните только на знаменитый свет Вермера, которым освещен весь интерьер. Это тепло, нежность, счастье.

Раздались первые звуки концовки Девятой симфонии, Гимна радости. Пегги долго молчала и тогда, когда музыка смолкла, а потом повернулась к Арчи.

— Арчибальд?

Никакого ответа. Пегги легонько коснулась его руки.

— Арчибальд?

Его лицо медленно повернулось, но глаза еще не видели ее; в них отражалась картина. Он только что провел несколько минут с этой женщиной, может, даже говорил с ней. Со страхом Пегги снова перевела взгляд на полотно. Но нет, ничего не изменилось: женщина не сделала ни единого движения. Она навечно останется стоять в чуть приотворенной двери, которая не закроется…

— Вы что-то сказали? — Найт, словно после глубокого сна, медленно возвращался в этот мир.

— Я никогда ничего не слышала об этой картине Вермера.

Старик рассмеялся.

— В этом нет ничего удивительного. Скрывать не буду — большинство моих полотен были украдены, некоторые даже много веков назад. Ими наслаждались фанатики вроде меня, первой заботой которых было спрятать картины от неподобающих глаз. Музеи… Какое заблуждение! Невежественные взгляды оскверняют шедевры, превращают в доступных всем шлюх! Посмотрим что-нибудь еще?