Пьер Рей - Вдова

— Потому что город будет мертвым?

— Но не для меня, дорогая.

Их действительно ждали — у Бушрона, на Вандомской площади, у Кардена, в предместье Сен-Оноре.

Пегги, стараясь не замечать мрачного вида Лон, выбрала себе несколько браслетов из нефрита и несколько пар золотых серег с бриллиантами.

— Доставьте это в «Георг V».

Потом она вспомнила о дочери, которая сидела в стороне, отрешенно глядя на суету вокруг матери.

— Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?

Лон покачала головой.

— Нет.

— Почему? Доставь мне удовольствие — выбери хоть какое-нибудь колечко. Покажите, что у вас есть?

— Это с рубином, — оживленно щебетала она, — выглядит просто великолепно! Я беру его. И еще этот бриллиантик, оправленный в платину!

Казалось, что она вот-вот зааплодирует при виде этого обилия драгоценностей, блеск которых отражался в ее глазах.

— Чарлен, неужели тебе ничего здесь не понравилось? Это же глупо!

Но едва они вышли, возникла проблема с оплатой счета. Раньше было проще: все счета отсылались Греку, который подписывал чеки, не вникая в подробности. А что предпринять сейчас? Кто оплатит эти покупки на двадцать тысяч долларов? Было решено ждать возвращения коммерческого директора, чтобы решить эту проблему.

У Кардена визит Пегги тоже вызвал подобную суматоху. Лон, совершенно подавленная, безучастно наблюдала за матерью, которая и здесь оставалась в своей стихии. Перед ней одна за другой скользили манекенщицы, демонстрируя все новые и новые платья, меха, костюмы из кожи, сногсшибательные вечерние туалеты. Примерочная была завалена ворохом самых различных нарядов.

— Чарлен, ты непременно должна купить себе…

— Нет.

Когда Пегги уже отобрала себе с дюжину платьев, которые, возможно, и носить не собиралась, Лон не выдержала:

— Я возвращаюсь в отель.

— Чарлен! Мы ничего еще толком не посмотрели!

— Оставайся. Тебе вовсе не обязательно уходить со мной.

С нарядами повторилась та же история, что и с драгоценностями. Счет Пегги предъявить не решались, а она, естественно, его не потребовала. И вопрос об оплате остался открытым.

По дороге в отель Пегги сказала Лон:

— Если известий о твоем друге не будет, я позвоню президенту Франции. Он, думаю, знает, что в таких случаях нужно делать.

Известий оказалось предостаточно: за два часа весь Париж успел узнать, что Вдова здесь, и многие именитые представители высшего света оспаривали друг у друга честь принять ее у себя этим вечером. Перебирая телефонограммы и визитные карточки, Лон инстинктивно выбрала именно ту, которая была ей нужна: «… будьте любезны позвонить…», далее следовал номер телефона. Лон дрожащей рукой набрала его и передала аппарат матери, не решаясь сама вести разговор.

— Жан? — воскликнула Пегги. — Как любезно с вашей стороны позвонить мне и…

Лицо ее внезапно побледнело, а голос упал до шепота.

— Что?.. Что?.. — повторяла она, растерянно прижимая трубку к уху и пряча глаза, чтобы не наткнуться на взгляд Лон. Только бы дочь не услышала. Только бы не услышала!

— Сожалею, очень сожалею… Несчастный случай… настоящая трагедия… Молодой человек, которого вы разыскиваете… Ох, дорогая, я не знаю, как вам сказать…

Сердце у Пегги колотилось как бешеное, зубы стучали.

— Говорите же!

— Он погиб.

— Четыре валета.

— Бубновый туз!

— Покажи! — Марсель недоверчиво посмотрел на приятеля.

Луи открыл карты.

— Подай-ка бутылку. Хочешь?

Перед ними на столе кроме стаканов и бутылки «Божоле» была и закуска: пакет мясного паштета и полбатона. Постороннему человеку, вошедшему в это помещение впервые, показался бы странным едва уловимый запах, одновременно сладковатый и проспиртованный, не каждый ведь догадался бы, что это — формалин. Но он был частью существования этих двух людей, и они его не замечали. Луи и Марсель разыгрывали очередную партию в покер в покойницкой морга.

Зимой они проводили большую часть времени в маленькой теплой конторке, соседствующей с покойницкой, где в специальные холодильные установки были вмонтированы напоминающие пеналы выдвижные ящики с трупами. Здесь приятно игралось в карты, здесь, включив электроплитку, можно было разогреть принесенный из дому обед.

Красивая жизнь! Глубоко ошибаются те, кто считает людей, зарабатывающих на смерти, сплошь мрачными и угрюмыми. Торжественная скорбь похорон — это всегда лишь театральное представление, рассчитанное на семью дорогих усопших. Нигде, пожалуй, не встретишь столько весельчаков, балагуров, выпивох и обжор, как среди факельщиков и бальзамировщиков, словно постоянное общение со смертью заставляло их брать у жизни все, что можно взять.

Одно только название их профессии — «сторож» — вызывало взрыв смеха у работников морга. Сторожить — что? кого? Нет, их работе можно позавидовать! Летом, когда люди на улицах плавились от жары, прохладная покойницкая превращалась в идеальное место для дружеских пирушек. Вечному сну их подопечных это уже никак не могло помешать. Безмятежную жизнь сторожей нарушали лишь просьбы и визиты администрации, кстати, крайне редкие, или такие события, как, например, выход из строя электроплитки.

Зазвонил телефон.

— Послушаешь или мне подойти? — спросил Марсель.

— Давай ты.

Марсель, держа в правой руке огромный сандвич с паштетом, не успев прожевать кусок, с трудом произнес:

— Да? — И в ту же минуту выражение его лица изменилось. Он со злостью уставился на Луи, послушал еще несколько секунд и сказал: — Я сам этим займусь, господин директор. — А потом, уже положив трубку, обратился к коллеге: — Ты слышал?

— Что?

— Это из собора. Им нужен манекен.

— Когда?

— Немедленно. И надо его подготовить.

— Осточертели мне эти типы! Скоро они всерьез решат, что мы у них на побегушках. Будто у нас других дел нет.

— Кого возьмем?

— Какая разница! — отмахнулся Луи, наливая себе очередной стаканчик.

— Назови любую цифру от единицы до девяти.

— Четыре.

Марсель подошел к стенной перегородке, поискал пальцами цифру четыре, перебросил сандвич в левую руку, а правой выдвинул ящик. В нем покоился светловолосый молодой парень.

— Подготовим этого.

— Он свеженький?

— Еще шевелится! Его только вчера привезли.

Луи расхохотался.

— Шевелится. Ну у тебя и словечки! Теперь давай без дураков: он минут десять может подождать. А мы давай по-быстрому закончим партию.

Марсель, не задвигая ящика обратно, откусил огромный кусок от своего сандвича и вернулся к столу.

Белиджан бросил ледяной взгляд на Джереми.

— То, что ты ведешь себя как десятилетний ребенок, — чепуха! Это твои проблемы. Но подставлять партию под удар я не позволю!