Ирина Лобусова - Пять минут до любви

Звонок, которого я так ждала, раздался к концу вторых суток. Ближе под вечер. Но звонил не мой друг. Это был Сергей. Еще не прикасаясь к телефону, я уже знала, что это он.

— Это я…

— Узнала.

— Я хотел кое-что тебе сказать…

— Говори.

— Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я поступил как подлец.

— Ты просишь прощания? Но за что?

— За то, как я поступил.

— А как ты поступил?

— Скоро ты об этом узнаешь. И когда ты узнаешь, ты больше никогда не захочешь слышать обо мне. Единственное, что я хочу сказать тебе до этого… Конечно, ты не поверишь, но я скажу… Я бы не допустил, чтобы с тобой произошло что-то плохое. Если бы ситуация вышла из — под контроля, я бы обязательно вмешался, я…

— Ничего не понимаю!

— Я не хотел причинить тебе вред. Просто — я ни о чем не думал. А теперь… в глубине души я тебя любил. Так глубоко, что до конца не понимал этого прямо. Это наш последний разговор, больше ты никогда меня не увидишь и ничего обо мне не услышишь, но прежде, чем навсегда расстаться с тобою я хочу попросить, чтобы ты не судила меня слишком строго, и чтобы ты простила меня за всё. Искренне, от чистого сердца, как в Библии. За все, что я тебе причинил.

— Послушай, может…

— Нет, ничего больше говорить не надо. Ты сама до конца не знаешь, с кем говоришь. Я сделал тебе то, что могло тебя убить. Или превратить твою жизнь в ад, который намного хуже смерти. Поэтому ничего мне не говори. Прости меня.

— Это все, что ты мне скажешь?

— Это все, что я хотел тебе сказать. Прости меня. Пожалуйста, прости меня.

— Я прощаю тебя.

— Прости еще раз. Я искренне желаю тебе счастья. Ты его обязательно встретишь потому, что ты достойна. Еще раз прости меня. Я тебя очень люблю. Прощай.

Это был наш последний разговор. И больше я действительно не слышала его — никогда.

Мой друг позвонил на следующий день. За это время что я только не успела передумать… И лицо моего кошмара, и калейдоскоп лиц когда-то забытых людей. Это был так странно, не искренне — вспоминать детали глаз и мельчайшие фрагменты поступков, воскрешать забытые слова — никому не нужные, покрытые плесенью роли… От моего кошмара оставались только размытые в памяти очертания руки и еще то, как мы занимались любовью. В ту единственную счастливую ночь. Тогда, прикасаясь губами к нему, я целовала не его тело, а его душу. И на его ладони были обнаженные обрывки моей души. Обнаженность — не раздеваться догола, а открывать душу. Когда к тебе прикасаются любимые руки — это разговор с Богом. Наверное, с Богом можно говорить только один раз.

Звонок моего друга поднял меня с постели (он позвонил ровно в два часа!) и первым, что он мне сказал, было:

— Ты идиотка!

— Что за странное вступление?

— Самое обычное. Ты идиотка!

Просто отражение моих мыслей!

— Ты узнал?

— Все узнал. Как ты и сказала. Узнать-то узнал, только вот сможешь ли ты понять…

— Я пойму. Рассказывай.

— Это слишком долго. Ты сама сможешь прочитать.

— Что прочитать? Я ничего не понимаю! Вместо того, чтобы все объяснить, ты принялся меня оскорблять! Не хочешь говорить — не надо, но зачем так поступать?! Неужели нет никого рядом с тобой, чтобы ты мог сорвать свое зло?

— Успокойся. Я просто растерялся — ты так хорошо начинала…

— Что начинала?

— Свою жизнь. А заканчиваешь…

Мне вдруг стало страшно. Я молчала. Он сказал:

— Сергей собирался тебя продать.

У меня посинели руки.

— Это не правда.

— Чистая правда!

— Рассказывай.

— Слишком долго. Ты прочитаешь то, что я написал.

— Ты написал мне письмо?

— И передал сегодня, с поездом. Встречай в восемь вечера поезд.

— Говори вагон.

— Седьмой. Проводника зовут Володя.

— Я должна ему что-то заплатить?

— Нет. Я все уже сделал. Видишь, как я постарался для тебя? Я ведь люблю тебя, дурочку! И мне очень тебя жалко.

— Что-то страшное?

— Даже больше… ты поймешь.

— Я еще не знаю, что это, но все равно говорю тебе: спасибо.

— Живи умно и счастливо. И сделай мне персональное одолжение.

— Какое?

— Больше ни в какие истории не попадай!

Я не буду приводить текст письма полностью. Оно было слишком длинным… Но я поняла в нем главное. Из этого мог получиться неплохой рассказ. Наверное, чтобы рассказать все до конца, мне лучше обратиться к такой форме. Я не писала рассказов никогда в жизни. И написала один единственный раз. Итак, мой

РАССКАЗ,

“ Серые, унылые стены. Он вытащил ключи зажигания и намеренно не поставил машину на сигнализацию, зная, что находить ее каждый раз на одном и том же месте — будет чудо. А так приятно, когда в жизни есть чудеса. Он захлопнул дверцу громко, изо всех сил, словно мстил за себя целому миру. Чувство омерзения он испытывал с тех пор, когда завернул с пыльного и шумного проспекта в незаметный, маленький переулок. И, оставив машину возле незаметного брандмауэра рядом со служебным входом, подписал этим свой приговор. Приговор, который каждый раз, день за днем, приводил в исполнение.

Он обернулся. Две дранные блохастые кошки рылись возле мусорного контейнера. Тихо и безнадежно. Совсем как люди. На фоне покосившейся кирпичной стены его машина выглядела аляповатым, неуместным пятном. Он усмехнулся жесткой усмешкой. Точь в точь как уличная кошка. Рыться в помойке — для чего? Он подумал, что вряд ли кто-то вошел бы в этот ночной клуб, если б увидел, как отталкивающе мрачен он изнутри. По сравнению с роскошным убранством фасада.

Было около полудня, и сделанная из ржавого железа дверь служебного входа выглядела так, словно в последний раз ее открывали в прошлом веке. Внутренний двор был так убог, что никому бы не пришло в голову, что эта ржавая дверь и серая стена имеют что-то общее с шикарным и дорогим ночным клубом. А между тем это был очень удачный второй выход, через который в случае внезапной облавы можно было попасть на совершенно противоположную улицу.

Облавы случались примерно раз в месяц. И не заканчивались ничем — разве что сопровождающим их шумом и действием на нервы владельцу. Реже устраивались разборки. В помещение заходила парочка бригад и выясняла отношения с автоматными очередями и шумом разбитой посуды. Но бригады успокаивались быстрее, чем менты во время облав. Помирившиеся соперники запирали клуб изнутри и несколько суток в запертом, затхлом помещении продолжалась настоящая оргия с перевернутыми столами, неприкрытым развратом, громкой музыкой и сгустившимся под потолком синим дымом. Тогда снаружи вывешивали табличку «клуб временно закрыт». Для всех остальных посторонних любителей ночной тусовочной жизни это был просто очень дорогой ночной клуб. Но остальные, попадающие в круг избранных, прекрасно знали, что скрывается за шикарной вывеской. Проституция и наркотики.