Ирина Лобусова - Пять минут до любви

Я направился к стойке бара и там увидел Сергея. Он сидел, облокотившись на стойку, низко опустив голову. Я не знаю, что подтолкнуло меня это сделать….. То, что случилось дальше, выходило за грани объяснимого. В моем кармане была твоя фотография — помнишь, я сфотографировал тебя на балконе, когда ты была в Москве прошлым летом? Я не был знаком лично с Сергеем, хотя мы изредка встречались в разных клубах. Я уже знал про него все, и услышать какое — либо подтверждение не было необходимости. Кроме того, я уже закончил письмо к тебе. Я сел рядом с ним и положил твою фотографию на стойку бара вверх изображением. Потом — подвинул поближе к нему.

Представить его реакцию ты не можешь. Он дернулся так, будто через его тело пропустили электрический ток.

— Что вам нужно?

— Вы ее знаете?

Он хмыкнул:

— Вижу первый раз в жизни!

Я не выдержал:

— Что, списка уже нет?

— Она не приедет…

Только в тот момент я заметил, что он был очень сильно пьян. Думаю, именно потому, что он был сильно пьян, он и ввязался в эту беседу. А может, ему просто хотелось поговорить. Излить душу…

— И вы сильно переживаете по этому поводу?

— Что?

— То, что она не приедет.

— Я счастлив. Но вы мне все равно не поверите! Я счастлив, что она не приедет.

Мы оба замолчали. Молодой бармен загремел бутылками, не обращая на нас ни малейшего внимания. Он нарушил молчание первым:

— Вы ее друг?

— А что?

— Вы когда-то ее увидите?

— Зачем вам нужно, чтобы я ее увидел?

— Скажите ей… скажите… что…. Знаете, сегодня я попросил у нее прощение. Позвонил прямо отсюда и попросил меня простить. Хотя я сомневаюсь, что она когда-то меня простит. А может, если не будет знать все в точности…

Я не удержался и хмыкнул. Он понял.

— Значит, вы ей обо всем расскажите. Она будет знать… Что ж, тем хуже. Тогда скажите ей… Только вначале пообещайте, что вы это скажете!

— Обещаю.

— Скажите, что я ее любил. Я действительно ее любил. И для меня всегда она будет единственной женщиной…

— Поддонок!

Он не обиделся.

— Да, это так. Я поддонок. Сто стороны вам видней. Мне жаль, что все так получилось. Вряд ли она меня простит…

— Я передам ей то, что ты сказал.

— Вы ничего не можете понять! Может, она будет счастлива в жизни, если, конечно, не поверит кому-то еще.

Казалось, слова физически отягощают его. Он весь как-то сжался, сгорбился, по — птичьи втянув голову в плечи. А потом соскользнул с табуретки и куда-то ушел. Я смотрел, как мелькала его стариковская сгорбленная спина сквозь толпу обдолбанных малолеток.

Я обещал, что передам его слова, и держу свое слово. Может, от того, что он испытывает угрызения совести, тебе станет чуточку легче. Говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Ему можно верить, но это полный конец истории. Все. Это конец. Я рад, что ты вовремя обратилась ко мне. Я мог бы отчитать тебя за то, что ты не сделала это раньше. В случае чего сразу обращайся ко мне. Мне очень понравилось быть частным детективом. Но я искренне надеюсь, что второго раза не будет. Живи и больше не попадай в трясину — никогда. Я никому ничего не расскажу даже под страхом смерти — не бойся. Для профилактики мозгам перечитай все, что я написал. И помни об этом. Все будет хорошо. Ты скоро встретишь свое счастье. Я целую и люблю тебя. Живи. Живи всегда! Надеюсь, скоро увидимся. Твой друг. Подпись.”

Я храню это письмо в ящике своего шкафа. Оно лежит внизу, на самом дне — вперемешку со старыми конспектами, косметическими каталогами и не нужными письмами. Я не беру его в руки, не перечитываю и стараюсь не вспоминать. Потому, что снова боюсь пережить те страшные часы, которые пережила, когда первый раз взяла его в руки. Я уничтожила бы его — если б смогла. Но это будет неправильно. Поэтому я продолжаю его хранить. Оно лежит на дне моей души — тяжелым бесценным грузом.

Любовь — это…. Положить теплое одеяло на его сторону кровати, если он собирается прийти поздно. Поздно. Очень поздно. Может, вообще никогда. Человек привыкает к пустоте в комнатах. Это так просто — за все платить. В жизни все четко сформулировано и разложено по полочкам. Нужно только эти полочки увидеть.

Иногда я спрашиваю себя: как можно привыкнуть к горю? И отвечаю очень просто: к горю привыкнуть нельзя. Можно научиться с ним жить. Боль от времени принимает различные формы. Но если научиться управлять собственной волей, можно сгладить этим формам углы. Можно даже превратить боль в маленький шар — чтобы время от времени перекатывать в своей ладони. И напоминать себе, что дальше все будет хорошо.

Через несколько дней я ужинала в небольшом, уютном кафе вдвоем с подругой. Окружающим я не объясняла, почему раздумала ехать. Только маме заикнулась о том, что он мне обо всем лгал. Окружающие восприняли новость спокойно. Я решила взять себя в руки и изредка выходить на люди. Для этой цели я договорилась встретиться с подругой. Для меня стало непосильным трудом одеваться, краситься, выходить на улицу. Мне хотелось ходить страшной, непричесанной, в грязном халате по собственной квартире. Но – человек подчиняется общественным законам. Существование не может превратиться в замкнутый круг. Я пригласила подругу на ужин потому, что не хотела никуда выходить.

Господи, это было такой мукой….. Слышать человеческие голоса, видеть людей. Мы остановились на небольшом уютном ресторане в центре города. Выбрали на ужин кавказские шашлыки.

Днем я выгребла из шкафа кучу каких-то платьев в и бросила на кровати, как мусор, не прикасаясь. Все это казалось ненужным, бесполезным ворохом тряпок, не вызывающим никаких эмоций. И то, что мне предстояло рыться в этой куче тряпок, а потом одеть что-то на себя — причиняло почти физическую боль. Наугад я запустила туда руку и вытащила что-то на поверхность. Когда я разглядела на свету, что я вытащила, я почувствовала себя так, словно по мне полоснули ножом. Черная переливающаяся тряпка, бросавшая отблеск на кожу. Еще хранившая запах моих духов.

То самое платье, в котором я была на концерте. Той ночью, уничтожившей все мечты, несозданную семью, дом… Той ночью, когда, обезумев от боли, я металась в поисках неминуемой смерти — для того, чтобы вернуться к жизни и пережить еще большую боль… Все закружилось и поплыло перед моими глазами. Все смешалось, быстро неслось… по моим щекам, падая вниз, стекали тяжелые капли, оставляющие на материи почти не видимые следы.

И тогда, совсем не соображая, что делаю, я вцепилась пальцами в ткань и стала рвать в клочья — зубами и когтями, так, что платье трещало по швам. Словно врага, ненависть или ожившее воплощение зла, я уничтожала это платье. До тех пор, пока разодранной тряпкой оно не повисло в моих руках. Через несколько минут все было закончено. На полу остались рванные матерчатые клочки. В воздухе еще кружились нитки и пыль. Пальцы болели от напряжения — я слишком сильно их сжала. Механически, машинально я прикрыла лицо. Я оплакивала не свои разбитые мечты. Я оплакивала просто свое платье. Потом отряхнула с ног рванные клочья, утерла слезы рукой. Что-то со мною произошло. Но что? Я еще этого не знала. Только в тот момент я стала совершенно другой. С более спокойной душой.