Лариса Кондрашова - Замуж не напасть

– Если она вам так нужна, – говорит Кристинин муж, – пришлите ей повестку. Она наверняка человек законопослушный!

– Или на работу позвоните! – предлагает Кристина.

– Я зайду как-нибудь еще, – говорит милиционер неожиданно по-бабьи высоким голосом. – Может, повезет больше.

Интересно, станет он проверять: не светится ли ее окно?

Евгения осторожно открывает штору. Милиционер выходит из подъезда и действительно поднимает голову. Похоже, когда он шел, как раз свет и видел.

Едва он уходит, как во двор залетает шальная серебристая иномарка. Слышно даже, как визжат ее тормоза. Из нее пулей вылетает Толян и мчится к подъезду. Евгения с облегчением вздыхает и открывает дверь – Аристов даже не успевает поднести руку к звонку.

– Ты что же это открываешь не глядя? – притворно сердится он, но глаза его сияют – он безмерно рад, что с ней ничего не случилось. – Ну где твой подозрительный мент?

– Как раз перед тобой ушел.

– Потому ты и сидишь в темноте?

Евгения кивает. Толян вешает в одежный шкаф куртку, а за поясом у него торчит пистолет.

– Никак заплечную кобуру себе не куплю, – объясняет он ее вопросительному взгляду. – Неплохо бы смотрелось, да?

– Неужели ты стал бы стрелять?

Он, не отвечая, подмигивает ей в зеркало и поворачивается с насмешливой улыбкой.

– Сознайся, что никакого мента не было, а ты просто по мне соскучилась!

– Да я… да ты у соседей спроси! Кристина с мужем с ним разговаривали!

Он обнимает ее, тщетно пытающуюся вырваться, и говорит в самое ухо:

– Соврать было жалко, да? Мол, действительно соскучилась, все выдумала!.. Не получится из тебя возлюбленной великого человека! Самоотверженной, благородной, безоглядной! Ты как скупая старушка, которая наконец согласилась предоставить страннику ночлег, – даже дверь приоткрываешь чуть-чуть, чтобы он смог лишь протиснуться, а не распахиваешь со всей широтой души!

– А ты, значит, распахиваешь с широтой?

– В том-то и дело! Я, видимо, тоже осторожный. Про таких, как мы с тобой, и говорят: муж и жена – одна сатана!

– Аристов, что ты несешь? Про таких, как мы, говорят: два сапога – пара!

– Все равно – пара. Значит, двое похожих… Говоришь, замком заскрежетал? Может, просто проверял: закрыто или нет? – Он подвигал ручкой двери. – Такой был звук?

– Не знаю. Я сразу же побежала тебе звонить.

– Умничка. А то я, кажется, все причины для прихода к тебе исчерпал. Уже думал: может, сантехником прикинуться?

– Электромонтером! – прыскает Евгения.

С приходом Аристова ей сразу стало спокойно, так что она расслабилась и привычно грубит ему…

– Ты перед приходом мента чем занималась? – спрашивает он.

– Ничем. Собиралась идти чистить зубы и в постель.

– Вот и продолжай делать то же самое. Я тебе не мешаю. Сквозь журчание воды ей слышится далекий звонок, но Евгения не обращает на него внимания. Мало ли кому могут звонить в этом многоэтажном улье?

А когда она выходит из ванной, Аристова в квартире не обнаруживает. Чувство глубокого разочарования охватывает ее: ушел, даже не простился! И дверь не закрыл. Конечно, разве не она сама постоянно твердила ему, что семья должна быть на первом месте? Но что это за голоса в коридоре? Она осторожно выглядывает на лестничную клетку. Аристов разговаривает о чем-то с мужем Кристины. Евгения облегченно вздыхает и идет стелить постель.

Теплое чувство к Толяну опять пробивается через рогатки, надолбы и танковые рвы, которые она понастроила, чтобы не пустить его в свою душу. Но разве можно сдержать стихию?.. Она надевает свою лучшую ночную сорочку – воздушную и кружевную – и ложится в постель с книгой в руке.

– А мне можно почистить зубы? – наконец заглядывает в комнату Толян.

С губ Евгении готово сорваться: «А кто тебя здесь оставляет?» – но она благоразумно сдерживается.

– Твоя щетка – красная.

– Понял!

Несколько минут спустя он заходит и садится на край кровати.

– Знаешь, я как раз уходил из дома, когда ты позвонила.

– Куда?

– Пока к другу. А дальше – я не думал.

– Хочешь сказать, ты уходил насовсем?

– Насовсем… Мне нужно с тобой поговорить.

Его тон настораживает Евгению, заставляя сердце болезненно сжаться. Сейчас он скажет, что не любит ее и между ними все кончено! Но разве не она сама этого хотела?

– Почему-то мы никогда не успеваем сказать друг другу все, что хотим…

– Может, потому, что слова для нас – не главное?

– Это так, – соглашается он, – но наша с тобой психика после всевозможных жизненных потрясений не совсем здорова. Мы чересчур впечатлительны, чересчур мнительны и боимся доверять самим себе.

– Я тоже всегда от этого мучаюсь, – грустно кивает Евгения.

– Вот видишь! А слово, сказанное наспех, на бегу, может неверно и истолковываться.

– Для серьезного разговора мне, пожалуй, тоже лучше встать.

– Нет, ты лежи, а я буду сидеть. Если я подвинусь хоть чуточку поближе, то опять не успею сказать тебе всего.

– Давай поговорим. – Евгения садится и кладет подушку под спину. – Расстояние между нами осталось то же, но разговаривать мы сможем на одном уровне!

Аристов невольно скользит взглядом по кокетливому вырезу ночнушки, а Евгения будто невзначай прикрывается одеялом.

– Ты обиделась на меня тогда, помнишь, когда я сдуру начал говорить, что не дам Нине развода.

– После того, что между нами было, я восприняла это как оскорбление.

– Прости! – Он на секунду подносит ее пальцы к своим губам. – Тогда ты меня не дослушала, я вовсе не это хотел сказать. Точнее, не только это… Я не оправдываюсь, а только хочу объяснить. Двадцать лет я прожил с женщиной, которая добросовестно старалась быть мне хорошей женой. А я, неблагодарный, все хотел от нее чего-то другого, чего она так и не смогла понять! Нина – хороший человек, но однолюб. Она так и не смогла полюбить меня, а семья без любви – это союз двух ремесленников. У них есть свои обязанности, свое место в жизни друг друга, но и только. Человека, который не хочет этого понять, супруга может просто возненавидеть! Я сам во всем виноват. Не мог понять, что сердцу не прикажешь! Я ждал благодарности, ведь с моей стороны женитьба на ней была жертвой! Так я думал, как будто люди – шахматные фигуры, которые можно расставлять на доске по собственному усмотрению!

Он потер переносицу, вздохнул и произнес:

– А тут еще вернулся Роман. Мне казалось, он не стоит и мизинца на моей ноге, а Нина бросилась ему навстречу, забыв о подлости по отношению к ней. Я точно знаю, у него просто разгорелись глаза. Он сам, с женой и двумя дочерьми, до сих пор живет в коммуналке, а тут – полная чаша, взрослый сын и женщина, которая его обожествляет. Отдать все, чего я добился своим горбом, в руки негодяя и женщины, не помнящей добра? Во мне боролись два человека: один – крестьянин, который не хотел отдавать нажитого в чужие руки, а другой – человек, перед которым открывалась другая жизнь. Надо было просто решиться и бросить все. Начать жизнь сначала! Там – риск, тревога, беспокойство, здесь – привычный уют, налаженный быт… Все мы бываем трусливыми.