Джун Зингер - Блестящие разводы

Оранжерея давала Норе выгодную позицию для наблюдения за Сэм и Бейб, сидящими у края бассейна. Обе они ждали: Сэм — возвращения Хани, а Бейб — приезда родителей. Как всегда, вместе они смотрелись довольно нелепо — Сэм, такая высокая, в джинсах и кроссовках, и такая хрупкая Бейб, в том же желтом костюме от Шанеля и туфлях на высоких каблуках, в которых приехала на вчерашнюю вечеринку. Они то заводили разговор, то погружались в молчание, глядя на голубую поверхность бассейна. Сэм выглядела спокойнее, чем Бейб, она, не вставая, сидела в своем шезлонге, в то время как Бейб то и дело вскакивала и принималась ходить взад-вперед, прежде чем сесть снова. Правда, Сэм беспрестанно ворошила пальцами волосы, а это она делала, только когда сильно волновалась.

Нора решила больше не выходить к ним. Она уже сделала все, что было в ее силах, сказала все, что могла, дальше пускай разбираются сами. Они подруги, одногодки, и поговорив, может быть, сумеют подсказать друг другу верное решение.

Зазвонил телефон, и она бросилась к нему. Может, это Хани звонила из суда, чтобы рассказать о результатах процесса, не в силах дожидаться возвращения домой. Но звонил Тедди. Одного его голоса было достаточно, чтобы успокоить ее.

— Нора, есть что-нибудь от Хани?

— Нет, а у тебя?

— Нет, Трейси уже приехали?

— Мы их дожидаемся.

— Думаю, мне стоит приехать. Поможем друг другу ждать.

— О, Тедди, я даже не знаю… Стоит ли… Может, не нужно тебе приезжать?

— Я еду, — решительно сказал он. — Что плохого в том, что друг приезжает к другу, чтобы скрасить ожидание? Чего ты боишься, Нора, — что люди заподозрят нас в том, что составляет нашу страшную тайну?

Она успела услышать, как, вешая трубку, он начал мурлыкать мелодию песни, которую она никак не могла вспомнить, хотя и была уверена, что когда-то сама ее пела. Затем из глубин времени начали всплывать слова. Как там пелость? «Все скажут, что мы влюблены…»

Выбираться из здания суда оказалось еще тяжелее, чем входить в него. Полчища журналистов любой ценой стремились заполучить результаты процесса. Агент Джошуа по рекламе уже объявил им, что окончательное решение судом принято, но конкретных цифр не назвал.

Пресс снова и снова проклинал себя за то, что не додумался нанять парочку костоломов, чтобы защитить их от толпы. А затем за то, что оставил машину так далеко, так как вся эта орава — репортеры, фотографы, поклонники— устремилась за ними до самой парковки. «Бывают дни, когда победа не дается, несмотря ни на какие усилия», — подумал он и, вслепую размахнувшись, заставил встать на четвереньки фотографа, сунувшего свою камеру прямо Хани в лицо. Затем ему силой пришлось удерживать Хани, бросившуюся оказывать помощь этому идиоту.

— Пусть подает в суд! — прорычал Пресс.

Наконец, когда дверцы автомобиля захлопнулись, а его подопечная тщательно пристегнулась, он откинулся на кожаную спинку сиденья, тяжело вздохнул, а затем, набрав побольше воздуха, повернулся к Хани:

— Ну, что ж, по-моему, все замечательно, правда?

Хани тщательно сдерживала слезы, боясь, что их увидит Пресс или наблюдатели, все еще разглядывающие ее сквозь стекла машины, и поэтому сказала первое, что пришло ей в голову:

— Да, по-моему, все замечательно. — Ее слова прозвучали, как эхо.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — спросил он, направляя автомобиль в общий поток движения. Искоса посмотрев на нее, он убедился, что она погрузилась в раздумья. О чем, интересно, она думала — о прозвучавшем в последний момент решении суда? О Джошуа Принсе? Или о том, какое будущее ожидало ИХ обоих?

Хороший адвокат, ведущий дело о разводе, должен быть хотя бы наполовину психологом, и он обычно имел представление, что на уме у его подопечных, но Хани своей бесхитростностью являла для него теперь такую же загадку, как и с самого начала. Ни раньше, ни теперь он не был уверен в том, что она разлюбила человека, с которым расторгала брак. Он и раньше сомневался в том, что она знает точно, чего хочет. Еще больше он сомневался в том, что теперь она получила то, чего действительно хотела.

На протяжении их сотрудничества он нередко ощущал, что ему приходится пробираться через какой-то нескончаемый розовый туман, чтобы убедить ее в необходимости предпринять некоторые шаги, чтобы заставить понять, что для успеха бракоразводного процесса несколько ударов по почкам исподтишка совершенно необходимы. Для него было загадкой, почему вещи, кажущиеся ему такими ясными и простыми, до нее доходят с таким трудом. Ему потребовалось время, чтобы осознать, что инстинкт убийцы у нее совершенно отсутствует. Позже он пожалел о том, что именно ему выпало вселить в нее этот инстинкт, — ему, человеку, который в нее влюблен. Да и как можно было не влюбиться в Хани? И почему Принс оказался таким дураком?

Счастье еще, что у них не было детей и не пришлось возиться с вопросами опеки. Хотя женщине с ребенком и легче было бы рассчитывать на крупную сумму и право владения домом, путаница, связанная с опекой, оттеняла бы такие важные в бракоразводном процессе вопросы: что считать совместно нажитым имуществом и не пытается ли одна из сторон скрыть какие-то тайные сбережения. Разводящиеся родители неминуемо заканчивают дракой за детей и, используя их как оружие, стремятся не столько получить деньги, сколько посильнее досадить другой стороне. В этом бракоразводном шантаже дети превращаются в своеобразных заложников, и тянется все это до тех пор, пока один из родителей не закричит: «Сдаюсь».

Он не сомневался: окажись в деле замешаны еще и дети, Хани бы этого не выдержала и ему пришлось бы менять стратегию, чтобы избавить ее от дополнительных страданий. Ему и так не раз приходилось усилием воли возвращать себе профессиональное спокойствие и вспоминать о недопустимости личных чувств в высказываемых перед клиентом суждениях.

Кроме того, Хани пришлось выслушать и прочитать немало догадок относительно того, не спит ли дамский адвокат со своей красивой и исключительно богатой подопечной.

Выезжая на автостраду, пересекающую бульвар Сан-сет, он снова посмотрел на Хани. Так как до сих пор она не проронила ни слова, если, конечно, не считать замечания о том, что все замечательно, и все еще была погружена в глубокие раздумья, он догадался, что думает она о самом разводе, а вовсе не о решении суда.

Он убрал правую руку с руля и накрыл ею ладонь своей.

— Хани, поверь мне, ты к этому привыкнешь…

Но он ошибался. Все мысли Хани были сосредоточены на решении суда и на том, что она скажет Сэм.

Нора и Сэм сидели в оранжерее и напряженно ждали, пока Бейб пребывала за закрытыми дверями библиотеки вместе с Кэтрин и судьей. Сэм уже не взъерошивала пальцами волосы, зато принялась грызть ногти, что было проявлением еще большего волнения. Глядя на падчерицу, Нора испытывала искушение забыть об их трудной любви, обнять ее, погладить ее длинные рыжие волосы и проворковать: «Ну все, ну все, малышка… Все будет хорошо, так или иначе…»