Пенни Самнер - Дерево ангелов

Такой музыки он еще не слыхивал: в тот вечер исполняли произведения современных композиторов — Артура Бенджамина и Альфреда Хилла. Эта музыка звучала настолько непривычно, что поначалу Кирилл растерялся. А потом его захлестнул пьянящий восторг. Это было как откровение — оказывается, можно сочинять и играть такую музыку!

Солистом-скрипачом была женщина с такими же рыжими волосами, как у него самого.

— Эй, Трулав! — прошипел Джим Уилсон, сидевший через два сиденья от Кирилла. — Скрипачка тебе часом не родственница?

Все, что он испытывал до сих пор, не шло ни в какое сравнение со шквалом переживаний, обрушившихся на него во время игры рыжеволосой скрипачки. Он закрыл глаза и отдался на волю звуков, которые лились, перекатываясь через него, и уплывали вдаль. Звуки были чистыми эмоциями — печалью, любовью, горем, счастьем, — и они потрясали и переполняли его. Он разрывался между чувством утраты — смерти дяди и отца — и радостью оттого, что теперь он понимал, что значит быть живым.

Когда музыка отзвучала, в аплодисментах публики слышалось больше озадаченности, чем восхищения, но рыжеволосая скрипачка как будто не замечала этого. Она неподвижно стояла одна посреди сцены, склонив голову с ореолом волос, словно охваченных пламенем, и Кирилл знал, что ее душа тоже воспарила в иные миры. Сам он не аплодировал вовсе — музыка была выше этого, — но как только вышел на улицу, его восторг выплеснулся наружу.

— Да! — восклицал он, размахивая руками. — Да!

Нет ничего невозможного. И как только он не понимал этого раньше!

— Ого, Кирилл! — засмеялась мисс Милн. — Надо понимать, концерт тебе понравился.

— Это было волшебство! — Никогда Кирилл не чувствовал себя таким счастливым, таким свободным. Подпрыгнув, он ухватился обеими руками за фонарный столб и закружился вокруг него. — Я свободен! Мы все свободны!

Это была правда. Он отбросил все обычные страхи и заботы. Больше не было ничего невозможного, он мог делать что угодно. Он знал, что хотя и хорошо играет на фортепиано и со временем может научиться играть еще лучше, ему никогда не сравниться с рыжеволосой скрипачкой. Но это было неважно, потому что на самом деле он хотел не исполнять, а сочинять музыку. Он уже писал пьесы. Мисс Милн была единственным человеком, которому он показывал их, и она сказала, что у него явные способности и что ему стоит продолжать занятия музыкой — даже поступить в сиднейскую консерваторию. Так ему и следует сделать — у Кирилла отпали все сомнения в этом. Изучать ботанику в университете тоже было бы очень интересно, но его истинная любовь — это музыка, и именно ей он должен посвятить свою жизнь. Единственная проблема была в том, что он никогда не пытался объяснить тете свои чувства, но как только он сделает это, как только она поймет, что для него значит музыка, все тотчас изменится.

— Свободен! — закричал Кирилл.

— Да ты пьян, приятель! — добродушно отозвался какой-то прохожий.

— Пьян от музыки! — ответил Кирилл и, закинув голову, испустил индейский боевой клич.

Когда он умолк, Джим Уилсон заявил:

— Ты чокнутый, Трулав. — В его голосе звучало отвращение. Он засунул руки в карманы брюк. — Полный псих. Я всегда это подозревал. Когда-нибудь тебя упекут в дурдом, и ты уже никогда оттуда не выйдешь. — Он резко развернулся и ушел.

Публика, бывшая на концерте, уже вышла на улицу, и люди оборачивались, глазели на Кирилла, шушукались. «Как не стыдно!» Подошла мисс Милн.

— Пойдем, Кирилл, — тихо проговорила она. — Концерт закончился, нам пора домой. — Она потрясла его за плечо, но ноги у него сделались как ватные, так что ему волей-неволей пришлось повиснуть на ней. Она потащила его прочь. — Ничего, Кирилл, идем.

Джим Уилсон считает его сумасшедшим, да и все они тоже. Того, кто на глазах у всех начинает бредить и буйствовать, одевают в смирительную рубашку и сажают в психиатрическую больницу. К тому времени как они добрались до перекрестка, Кирилл уже задыхался и трясся всем телом.

— Ты болен, Кирилл! У тебя температура? — забеспокоилась мисс Милн.

Он едва успел отшатнуться от нее к канаве, прежде чем его вырвало.

Мисс Милн отвезла его на такси домой, и четыре дня он пролежал в постели — якобы с гриппом и желудочным расстройством. На пятый день он встал, чувствуя себя слабым и разбитым. За чаем тетя Анна заговорила о рецензии, напечатанной в «Брисбенском вестнике».

— Концерт оркестра получил очень плохой прием, — резюмировала она. — Тут говорится, что «брисбенская публика холодно встретила последнее выступление симфонического оркестра, и нетрудно понять почему, если вспомнить о том, что под наименованием «современной музыки» часто скрывается декадентство. Истинные ценители классической музыки не купятся на это так называемое искусство с его режущими слух «джазовыми» импровизациями». — Она нахмурилась. — Кирилл, а у тебя какие впечатления от этого концерта?

У Кирилла пересохло во рту: что, если кто-нибудь из тетиных подруг тоже был у театра?

— Даже не знаю. Из-за болезни я чувствовал себя так странно, что толком не разобрался, что к чему. По-моему, я даже заговаривался.

Тетя пристально посмотрела на него, но больше ничего не сказала о концерте, и Кирилл поймал себя на том, что в который раз проклинает собственные слабости. Он знал, что унаследовал их от матери. Однажды он играл на пианино перед гостями, и один из них спросил у тети: «А вы тоже одаренная музыкантша, миссис Грегори?» Она какое-то время молчала, а потом медленно ответила: «Нет, этот дар перешел к Кириллу не по нашей линии родства».

Но пусть его мать была малодушной эгоисткой — зато отец был сильным и пожертвовал жизнью на войне. Кирилл очень надеялся, что когда-нибудь станет таким же сильным, как отец. Поэтому он будет работать в банке и вообще бросит заниматься музыкой. При мысли об этом на глаза ему навернулись слезы, но он твердо решил так поступить, пока лежал в постели все эти дни после концерта. Мечта об учебе в консерватории была наивной, детской фантазией. И потом, он на опыте убедился, к чему приводит потакание собственным желаниям. Тогда, у театра, у него помутился разум. В тот момент ему казалось, что это свобода, но на самом деле это было безумие. У него перед глазами вдруг возникла рыжеволосая скрипачка, она как будто с грустью наблюдала за ним, но Кирилл отогнал ее образ. Нет, он пожертвует музыкой, и это будет первым серьезным шагом на пути самодисциплины.

Это решение стоило ему адских мук, но в то же время принесло чувство огромного облегчения, показывая, что он способен перебороть собственную натуру. Тетя Анна рассказала ему о безумии матери лишь самую малость, но этого было более чем достаточно. В прошлом году они в школе проходили «Короля Лира», и строчка «Остерегись! Там — темное безумье» стала его суровым девизом.