Джессика Соренсен - Спасение Келли и Кайдена (ЛП)

— Спасибо, — шепчу, утирая слезы рукавом пальто.

— Не благодари меня, — бормочет Джексон. В его тоне слышится налет вины. — Это ничто не исправит.

— Ты не виноват, — говорю, заканчивая вытирать щеки, и смотрю на него. — Не виноват.

Он не отвечает, лишь поднимается на ноги.

— Отчасти виноват, знаешь. У меня такое чувство, будто мы все видели то, что хотели видеть, а я постоянно обвинял тебя за стресс в семье.

Я тоже встаю, отряхивая снег с джинсов.

— Люди обычно видят то, что хотят видеть, только это не делает их плохими.

Джексон сжимает губы, затем проводит пальцами по своим длинным волосам.

— Да, наверно. — Он выдыхает, и, моргнув, вновь смотрит на меня, меняя тему. — Значит, возвращается в колледж?

Я киваю, шагая обратно в сторону пикапа, стараясь попадать в свои следы, чтобы не увязнуть в сугробе.

— Ага, занятия начинаются в понедельник.

Он смотрит на моих попутчиков.

— Ты едешь назад с ними?

Улыбаясь, киваю.

— Да.

— С кучкой чуваков?

— Да.

— Это не опасно?

Моя улыбка растягивается еще шире.

— Я в большей безопасности в этой машине, чем где-либо еще.

Джексон цинично вскидывает бровь.

— Тогда ладно.

Я машу ему, начиная отворачиваться, когда он окликает: — Я дам тебе знать, как обстоят дела.

Оглядываясь через плечо, снова киваю. Знаю, я могу лишь надеяться на то, что все получится, что правосудие хоть как-то восторжествует, и Калебу придется заплатить. Но несмотря ни на что, я выговорилась, отстояла себя, освободилась от гнетущих воспоминаний, которые руководили мной каждый день на протяжении шести лет. Я нашла свою смелость.

Кайден

— Твою мать, я не понимаю. — Эти слова первыми срываются с моих губ, когда я вхожу в свой дом. Он пуст. Нет ни мебели, ни фотографий, ни книг, ни посуды, ни еды, машины не стоят в гараже. С пола убраны ковры, несколько оставшихся шкафов тоже опустошены, включая мою одежду. Мои родители ее забрали, скорее всего, чтобы наказать меня за существование.

— Они даже жалюзи сняли, — говорю ошеломленно, оглядывая гостиную. — Зачем они это сделали? То есть, на доме нет вывески о продаже, ничего.

Келли останавливается рядом со мной, под люстрой, перед массивным мраморным камином, переплетает свои пальцы с моими, легко сжимая мою руку.

— Они ни разу не упоминали, что собираются переезжать?

Я медленно качаю головой; ее кисть кажется крохотной по сравнению с моей, но невероятно успокаивает.

— Мы с отцом не виделись с тех пор, как он меня избил. — Мне вспоминаются туристические буклеты в мусорной корзине. — Они просто свалили?

— А что насчет твоего брата? — спрашивает Келли. — Он мог остаться здесь? Может, ему известно, куда они уехали.

Покачав головой, поспешно утягиваю ее за собой через открытую дверь. Спустившись по лестнице, обхожу дом вокруг, направляясь к входу в подвал. Раскидав снег ногами, чтобы добраться до двери, хватаю ручку.

Я не расстроен, что больше никогда их не увижу. Просто зол, ведь я все больше склонялся к идее выдвинуть обвинения, но теперь…

— Понятия не имею, что происходит, — бормочу, открывая дверь, в итоге обнаруживая очередную пустую комнату. Остался лишь кожаный диван, на котором мы с Келли и Людом играли в "Правду или действие". Мини-холодильник, телевизор, футон – исчезли. Я вхожу, все еще держась за руку Келли – это заглушает зарождающееся в моем теле чувство одиночества, чувство, что меня бросили.

Стою в дверном проеме, смотрю на комнату, в которой столько раз прятался; моя челюсть отвисает чуть ли не до пола.

— Какого хрена? — Я не двигаюсь, не дышу. Даже думать прямо не могу, мысли путаются. В дальнем углу виднеется вмятина в стене – отец ударил меня головой о гипсокартон, но не заделал повреждение. Я получил сотрясение от "столкновения с другим игроком команды по бейсболу", как сказала мама докторам. В ковре дыра, которую когда-то прикрывала ножка кресла. Тайлер уронил зажигалку, подкуривая косяк, и она прожгла ковер. Чтобы спрятать повреждение от отца, мы передвинули кресло на это место.

— Может, попытаешься им позвонить? — говорит Келли. — Не родителям, но хотя бы брату.

Не в силах поверить, я качаю головой. Как такое могло произойти? Как он мог просто уехать в Пуэрто-Рико, или Париж, или куда там еще? И почему? Нет гарантий, что отца признали бы виновным, если бы я заговорил. Он мог с легкостью все опровергнуть.

— Я не понимаю, — бормочу, оборачиваясь к Келли. Ее волосы собраны на затылке заколкой, выбившиеся пряди обрамляют лицо. Ее губы начинают синеть, потому что в помещении практически так же холодно, как на улице. — Нам пора, — говорю я, пытаясь разобраться в своих беспорядочных мыслях.

Она крепче сжимает мою ладонь, удерживая меня.

— Ты уверен? Мы могли бы еще осмотреться, поискать какие-нибудь подсказки.

Я вздыхаю.

— Келли, это реальная жизнь. Тут не будет никаких подсказок, а даже если и будут – все это неважно. Ни для кого. Будет лучше, если я просто уйду… стану жить дальше. — Чувствую, как дыра вновь разрастается в груди, желание себя поранить вырывается на поверхность. — Мне просто нужно уйти.

Келли быстро кивает, понимая, что происходит у меня внутри, и ведет наружу. Я останавливаюсь, чтобы закрыть дверь, наблюдаю, как комната исчезает из виду, сантиметр за сантиметром, пока замок не щелкает.

Мы идет обратно к машине, залезаем внутрь. Келли садится мне на колени. Хоть положение дел и кажется ужасным, я знаю, что это не так. Потому что я не лежу на полу, истекая кровью до смерти, отказываясь бороться за жизнь. Я здесь, сижу с ней, и она замечательная, ради нее мое сердце продолжает биться. Келли дарит мне причину жить без боли, без грусти. Она дает мне надежду на то, что, возможно, все как-нибудь наладится.

Кайден

— О Боже мой! О! Мой! Бог! — Сет подбегает ко мне при этом визжа, как психопат. Библиотека почти пуста, но библиотекарь – молодая женщина с очками в квадратной оправе и пушистыми каштановыми волосами – хмурится, смотря на нас из-за стойки. Повсюду бумажные сердца, развешанные на полках и стенах и даже на потолке. День Валентина через несколько дней, и я все еще пытаюсь придумать, что приготовить для Келли, мне хочется, чтобы это было что-то особенное, идеальное, что-то, что будет олицетворять ее.

— Сет, — смотрю на него и киваю головой на стойку. — Поубавь свой визг.

Он держит смятую в руке бумагу. Часы на пролет я ищу в библиотеке книгу о Дарвинизме. Обычно, я использую компьютер, но профессор Милэни определенно старой школы и всегда требует какой-нибудь источник, откуда взята информация.