Сьюзен Льюис - Крик души

— Перестань играть на моих чувствах, — закричала Никки, — потому что это больше не сработает. Я уже сказала, что прерывать беременность поздно, даже если бы я этого хотела, но я не хочу. Этот ребенок толкается прямо сейчас, когда я говорю эти слова, и, как мать, ты должна понимать, какая тесная связь возникает между нами. Но прости, я забыла, ты ведь не хотела меня рожать, так что…

— Я никогда не говорила этого. Я всегда любила тебя. Я только пыталась донести до тебя, насколько трудным может оказаться…

— Ладно, спасибо. Ну, что ж, твоя трудность уезжает. Я больше ничем тебя не побеспокою. Если хочешь, можешь даже забыть о моем существовании.

— Не искушай меня, — пригрозила мать. — И даже не думай приносить ребенка ко мне, когда поймешь, что самой тебе не справиться…

— После того что я услышала, ты будешь последним человеком, к которому я обращусь; но не волнуйся: я прекрасно справлюсь, потому что я уже сейчас люблю своего ребенка в десять раз больше, чем ты когда-либо любила меня.

Вылетев в коридор, она натолкнулась на отца: он стоял у открытой входной двери, чтобы выпроводить ее. Хотя этот жест глубоко задел ее, она была слишком сердита и горда, чтобы отреагировать на него.

— Когда-нибудь ты осознаешь, как эгоистично вела себя и как заблуждалась, — заявил он, когда Никки проходила мимо.

Хотя внутри она вздрогнула, ей удалось ответить ровным и спокойным голосом:

— Даже не надейтесь увидеть меня или своего внука, когда он родится.

Она сбежала вниз по ступеням и выскочила через черные кованые ворота на улицу, а отец еще долго стоял и смотрел ей вслед. В его темных глазах читались бушевавшие в душе огорчение и любовь. Мысли беспорядочно метались, перепрыгивая с одного события на другое, останавливались на мгновение и снова возобновляли бег.

Он словно наяву услышал ее веселый детский смех, почувствовал прикосновение ее рук, обхвативших его за шею, уловил ее сладкий аромат, когда он укладывал ее спать. Повзрослев, она кричала в припадке подросткового гнева, пела во весь голос, когда он просил ее перестать, дерзко спорила в вопросах, в которых ничего не смыслила. Она всегда была упрямой и самоуверенной, но при этом щедрой и великодушной. Она доводила его до предела терпения и одновременно заставляла тонуть в чувстве любви и гордости, и его всегда переполняло желание защитить дочь. Никто и никогда не проникал в его сердце так глубоко, как она, и маловероятно, чтобы это вообще было возможно.

Услышав, что жена вышла в холл, он закрыл дверь и повернулся к ней. В эту секунду Адель увидела на его лице следы всех прожитых пятидесяти двух лет.

— Я не хочу обсуждать это сейчас, — заявил он. — Я только могу сказать, что не собираюсь делать вид, будто рожать в ее возрасте — нормально, и точно так же я не намерен терпеть это трусливое подобие мужчины в качестве зятя.

Никки быстро шла к мосту Палтни. Это место она полюбила с того момента, как только они переехали в Бат, полюбила затейливые магазинчики по обе стороны узкой дороги, как на Понте Веккьо во Флоренции, и окружающую его романтическую атмосферу, которая, казалось, поднималась от бурлящей внизу реки.

Дойдя до ступеней, ведущих к кафе и маленькому парку под мостом, она сбежала по ним и направилась к плотине. Вокруг было много людей — главным образом туристы, а также пожилые пары, выгуливавшие собак, и группа молодых мамочек (возможно, на самом деле это были няньки): они сидели на расстеленных на траве одеялах со своими подопечными, окруженные стеной разных игрушек и детских колясок. Проходя мимо них, Никки улыбнулась и сдержала всхлип, но никто не обратил на нее внимания.

Дойдя до своего любимого дерева — гигантского клена с ветвями, нависавшими над травой, словно широкий, покрытый листвой зонтик, — она тяжело опустилась на землю под ним и начала рыться в сумке, пытаясь отыскать блокнот и ручку. Нащупав, она вытащила их и со вздохом облегчения оперлась затылком о чешуйчатую кору, словно наконец обрела способность дышать или обнаружила небольшое сокровище, которое считала потерянным.

Несколько минут она сидела с закрытыми глазами, пытаясь отключиться от всего, кроме шума играющих детей и воды, с плеском срывающейся с плотины. Она уловила густой запах земли и свежескошенной травы, теплые лучи осеннего солнца пытались найти ее, пробиваясь сквозь разноцветную массу листьев клена.

Наконец буря в ней начала стихать, и она позволила себе открыть глаза. Никки все еще сердилась и обижалась, но больше всего ее переполняла решимость не позволить горечи прошлого часа обосноваться в сердце — из боязни, что оттуда кровь донесет это чувство к ребенку. Было важно, жизненно важно, чтобы его невинная крошечная жизнь ни на йоту не соприкоснулась с отрицательным отношением ее родителей или негодованием, которое она испытывала.

Открыв блокнот, Никки достала из него драгоценную фотографию первого снимка УЗИ и почувствовала, как сердце переполняет любовь. Она знала, что носит под сердцем мальчика, но еще не говорила об этом никому, даже Спенсу. Она хотела рассказать ему сразу, когда узнала, но затем какая-то ее часть воспротивилась. Пусть на какое-то драгоценное, короткое время это останется тайной между ней и ребенком. Возможно, потом, когда он родится, будут и другие тайны, но эта была особенной, потому что была первой и появилась в то время, когда они были еще единым целым.

Беременность доставляла ей удовольствие. Ощущение того, что она носит ребенка, было настолько приятным и нежным, таким обогащающим, что она могла только дивиться подобному чуду. Весь мир казался ей теперь иным. Все было особенным, начиная с воздуха, который она всегда воспринимала как нечто само собой разумеющееся, и заканчивая прохожими, встреченными ею на улице, и пением птиц, и приближающейся бурей. Никки чувствовала себя сильной и храброй. Она совершенно не испытывала страха перед материнством, даже в тот момент, когда узнала, что беременна. Конечно, все получилось совершенно случайно, но с той минуты, как она увидела две синих полоски на тесте, она хотела ребенка больше всего на свете. Даже больше, чем Спенса, хотя он занимал второе место с очень небольшим отрывом. Кроме того, он столь же сильно хотел стать отцом, сколь она — матерью, и это было просто замечательно.

Она открыла блокнот на новой странице и, положив на колени, начала писать.

«Мой любимый Зак (это имя они со Спенсом договорились дать ребенку, если родится мальчик)!

Сейчас я сижу под деревом рядом с плотиной Палтни в Бате. Это красивый красный клен, и, пока я пишу, его листья меняют цвет и медленно планируют на землю, словно фрукты из бумаги. Мне кажется, я слышу, как они перешептываются, пролетая мимо. Когда ты родишься, я принесу тебя сюда, чтобы ты смог поиграть на траве и полюбоваться листьями. Я представляю твой восторг, и мне захочется громко смеяться, когда я буду смотреть, как ты гоняешься за птицами и кричишь от радости.