Инесса Клюшина - Работа над ошибками (СИ)

Я проснулась первой и прислушалась. Только щебет птиц.

— Жужик, ну вставай, — пробормотала я, пытаясь выдернуть из-под пса уголок спальника. Бесполезно. Жужик, чуть приоткрыв глаза, скосил их на мое лицо и многозначительно вздохнул.

Проснувшаяся от звука моего голоса Маринка прыснула.

— Прямо как пожилой муж. Мол, чего это она болтает? Повезло тебе с собачкой, Вероник.

— Ага, — беззлобно фыркнула я, — вредная псина.

И все-таки выдернула спальник из-под Жужика. Откинув одеяло, я чуть расстегнула молнию палатки и выглянула наружу.

— Здорово, — только эти слова пришли мне на ум, когда я увидела утренний лес в легкой дымке. Через зеленые кроны деревьев вниз на землю лились потоки утреннего света, робкие и нежные, вся маленькая полянка и часть леса, которые я увидела из палатки, были пронизаны этим светом. Сзади восхищенно присвистнула Маринка.

— Вставай давай, Маринка, хорош валяться! — я первая выбралась из палатки. Жужик выскочил за мной, сразу же вспомнив о своих утренних делах, и загарцевал к деревьям, находящимся чуть в удалении от нашего лагеря.

Я поглядела вниз, на Волгу. Синяя-синяя гладь воды, освещенная солнцем, по которой неспешно перекатываются волны. Огромная река не показывает своей внутренней работы, на поверхности она кажется спокойной и неспешно, с достоинством, несет свои воды к Каспийскому морю. Я столько раз ее видела. Видела, когда она бушует, серая и вздыбившаяся, во время сильных гроз и штормов, и никто не рискнет в это время провести по Волге маленькую моторку. Или в серый ненастный день — тогда она кажется такой же серой и ненастной. А если подгадать, то Волга может быть как зеркало — голубое и прозрачное — но нужно смотреть на нее в полный штиль и с определенного места, а если еще в это время очень ярко будет светить солнце, то…

— Вероника, хорош пялиться. Пес некормленый, завтрак не готов! — Маринка уже вовсю разжигает костер. Дрова, конечно, немного отсырели, но мы предусмотрительно прикрыли их на ночь, взяли хорошую жидкость для розжига и море газеток. Именно они сейчас пылают и подсушивают тонкие веточки, которые Маринка наложила сверху. Скоро занимаются и они, постепенно костер разгорается все сильнее.

Ставим на решетки — муж Маринки не поленился, сделал для походов удобные решеточки для костра по собственной инженерной мысли — котелок с гречневой крупой, рядышком — другой котелок, поменьше, для чая. Дежурим у костра по очереди. Жужик давно вернулся с гуляний и вертит носом. Это потому, что Маринка уже открыла банку тушенки.

Походная каша с тушенкой, травяной чай с пряниками…Жужик свою порцию смахнул в два счета и лезет за добавкой.

— Ну ты просто нахал, — заявляет Маринка, но все же кладет большую ложку каши псу в его миску.

Вчера мы хорошо погуляли, облазили свои любимые места. Вопреки всем моим спреям, Жужик все же хватил клеща, но ему весной делали прививки, потому я не очень волновалась, выкручивая противное насекомое. Но все равно схожу к любимому ветеринару — тому самому, который поднял в прямом смысле Жужика на ноги — и спрошу совета.

Сегодня мы снимаемся и уезжаем. Когда-то мы могли жить в палаточных лагерях неделю, все были молоды, бедны и свободны. А теперь — другое. Мне завтра на работу (увы, отпуск уже заканчивается), а у Маринки маленький ребенок и муж, бросить которых надолго невозможно.

— Хоть человеком себя почувствовала, не поверишь, Вероник, — говорит Маринка, сворачивая пенки и спальники, пока я складываю палатку. — Вот живешь-живешь и не думаешь ни о чем. Бегаешь, как савраска, а жизнь… она одна и имеет свойство проходить.

Я киваю Маринке и хитро подмигиваю. Когда-то она тоже была учительницей, но ушла в декрет да так в школу и не вернулась. Скорее всего, ее ждет работа в банке: уж муж расстарается, чтобы любимая женушка больше и порога школы не переступила, если только в качестве родительницы, и подвинет кого надо в своем банке, и место найдет. А жаль.

Мы с Маринкой шли по узенькой тропке, извилистой лентой бегущей по склону невысокой горы, когда услышали гул. По Волге, разрезая синюю гладь, летел огромный белоснежный катер. С тропы мы смогли бы увидеть тех, кто находился на палубе катера. Для нас они были бы росточком чуть больше фигурок на свадебном торте.

Катер приближался.

Она была одна. В ярко-алом кимоно, верх которого эта женщина сжимала на груди, а полы его свободно реяли по ветру. Длинные черные волосы тоже трепал ветер. Она стояла без движения и, кажется, наслаждалась свободой и ветром в лицо.

С нашей высоты ее фигура была похожа на малюсенькие песочные часики. Ветер, развевающий кимоно, открывал длинные стройные ноги, и женщина казалась такой неземной…

Катер с умопомрачительной быстротой скрылся из вида, только волны от него еще долго били прибрежные камни и песок. А я вдруг осознала, что стою неподвижно на тропинке среди деревьев, лямки рюкзака больно сдавливают плечи, по лицу течет пот, от него же промокла и одежда, а Жужик прилег прямо на дорожке.

— Чур меня, — мотнула головой Маринка, стряхивая такое же оцепенение, — пойдем, Вероник. Живут же люди…

Я не двигалась.

— Вероника-а, пойдем, — ласково повторила Марина.

— Да, — я наконец отошла от явления чуда народу, — пойдем. Жужик!

Пес послушно поднялся и побежал следом. Мы молчали.

— А мне здесь больше даже нравится, — невпопад заметила Маринка, — здесь лесом пахнет…

— И мы с тобой вместе, — улыбнулась я. Вместе. Удивительное слово.

— Точно! — подхватила Маринка, внимательно глядя под ноги, — А на этом катере простудиться в два счета. И тем более мы тоже с тобой сейчас идем к переправе…

— Вот сядем, и ветер так же задует в лицо…

— И будем смотреть на волны. Класс! — рассмеялась Маринка.

А я подумала в этот момент, что вид волшебной феи мог разбудить что-то давно забытое, и сердце ощутило бы, как оно сжимается от боли и обиды на свою судьбу…Ничего подобного. Время лечит и учит все принимать — или я меняюсь?

Поправив лямки, я еще бодрее зашагала вперед. В рюкзаке лежало несколько маленьких камешков с Волги. Я их подарю пятиклашкам, которые у меня будут, скорее всего, на следующий год, чтобы они сделали объемные картинки по сказам Бажова. На картонках они нарисуют Хозяйку Медной горы, и им обязательно понадобятся мелкие камешки, чтобы изобразить полезные ископаемые. Конечно, девочки могут и бисер наклеить на картинку, и бусинки…Мы повесим их в коридоре и назовем выставку… как же мы ее назовем…

— Вероника, заходи давай ко мне в кабинет. Я уже вскипятила чайник. Заходи, не откладывай. Разговор есть…

Роза Андреевна — учитель математики, ее педагогический стаж около двадцати пяти лет. Своей военной выправкой и ироничным, чуть с хитринкой, взглядом всегда прищуренных голубоватых глаз, она вводит в ступор самых отпетых хулиганов школы. Здесь не только в глазах дело. На ее уроках всегда тишина: остренький язычок Розы Андреевны боятся и уважают во всех классах, в которых она ведет алгебру и геометрию. Это мудрый человек и справедливый учитель, искренне любящий свое дело и работающий в школе не из-за денег — хотя и из-за денег тоже. Она немного цинична и отстраненна, не питает иллюзий как относительно детей и их родителей, так и относительно Департамента образования.