Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей

– Мам?

– Слушай, как нехорошо получилось с твоим отцом, – начинаю я. – Прямо сейчас дозвонюсь ему и добьюсь, чтобы…

– Да не нужно, мам, – перебивает Анни. – У меня все отлично. Со мной мистер Кейс.

Со вздохом я изо всех сил сдавливаю себе пальцами переносицу.

– Я приеду первым же рейсом, как только смогу, детка, – обещаю я.

– Я знаю, – отвечает Анни.

– Я так тебя люблю, детка. Пауза.

– Я знаю, – повторяет Анни. А потом добавляет: – Я тебя тоже люблю.

И только тут меня сотрясает отчаянный плач.

Ален обзванивает все авиалинии, а я тем временем пытаюсь взять себя в руки. Я мечусь по квартире, как зверь по клетке. В тысячный раз представляю себе, как испуганная Анни плачет в больничном приемном покое… и некому ее утешить, кроме Гэвина Кейса. Он был так добр к нам в последние несколько месяцев, но все равно девочка не так уж хорошо с ним знакома, а случившееся с Мами наверняка ее напугало. Рядом с ней должен быть ее отец, а не Гэвин. Как только Ален закончит со звонками, я позвоню Робу и все ему выскажу.

– Я поменял твой билет, – говорит наконец Ален, положив трубку. – А второй купил для себя. Самый ранний прямой рейс, какой мне удалось найти, вылетает в 13:25 и прибывает в Бостон в самом начале четвертого. Из Парижа есть и более ранние рейсы, но с пересадками, они прилетают в Бостон позднее.

Я киваю, пытаясь сосредоточиться. До половины второго завтрашнего дня, кажется, целая вечность.

– Спасибо вам огромное, – благодарю я. – Сколько я вам должна?

Разумеется, в такой момент не стоит думать о деньгах, но меня беспокоит, что стоимость билетов может намного превысить чек на тысячу долларов, который дала мне Мами. Не представляю, как буду расплачиваться.

Ален удивленно смотрит на меня.

– Что за чепуха, – возмущается он. – Сейчас не время говорить о подобных вещах. Главное – поскорее оказаться в Бостоне и увидеть Розу.

Я киваю. Верну деньги потом. В данной ситуации у меня просто нет сил на чем-то настаивать.

– Спасибо, – тихо отвечаю я.

И прошу у Алена разрешения еще раз воспользоваться телефоном. Тот внимательно смотрит на меня, пока я разговариваю сначала с ассистенткой Роба, а после того как мне удается наконец убедить ее соединить нас – и с ним самим. Мой голос звенит от напряжения.

– Господи, Хоуп, я отправлюсь туда, как только смогу, – говорит Роб. – Но у нас в разгаре очень важное слушание. В конец концов, это не такой уж критический случай, жизни Анни ничего не угрожает.

– Твоя дочь в больнице, она одна , растеряна и до смерти испугана , – шиплю я сквозь сжатые зубы. – Тебя это вообще не волнует?

– Я же сказал, что поеду туда при первой возможности, – твердит он в ответ.

– Можешь не повторять, я тебя прекрасно расслышала, – чеканю я. – Ну и эгоист же ты.

Бросив трубку на рычаг, я чувствую, что меня трясет. Ален, подойдя, прижимает меня к себе. Секунду помедлив, я тоже обнимаю его.

– Вы с отцом Анни не состоите в браке? – спрашивает Ален, и до меня доходит, что мы все время говорили только о Мами и я почти ничего не успела сообщить о себе.

– Нет, – отвечаю я. – Больше нет.

– Сожалею, – говорит Ален. Я пожимаю плечами.

– Не о чем жалеть. Это к лучшему.

Я стараюсь говорить беззаботно и небрежно, однако, судя по лицу Алена, он видит меня насквозь и моя деланая беспечность его не обманула.

– Если пожелаешь, можешь провести эту ночь здесь, милости прошу, – галантно предлагает мне Ален. – Хотя полагаю, у тебя есть дела в отеле.

– Да, нужно уложить вещи, – без выражения произношу я, – и выписаться.

– Я сегодня не смогу уснуть, – говорит Ален, – слишком много событий. Поэтому приезжай утром в любое время. Чем раньше, тем лучше. Мы позавтракаем вместе перед отъездом в аэропорт.

– Спасибо вам, – шепчу я.

– Спасибо тебе, – отзывается Ален. Он стискивает мои руки и целует в щеки. – Ты возвратила мне семью.

В эту ночь я тоже не могу уснуть, как ни пытаюсь. Мне стыдно, что я лежу здесь, свернувшись под простыней, пока моя девочка, одинокая, растерянная, страдает там, в тысячах миль от меня. Я еще два раза пытаюсь позвонить Анни, но она не отвечает на звонки: телефон сразу переключается на голосовую почту, видимо, сел аккумулятор. Часа в четыре утра по парижскому времени я дозваниваюсь Гэвину на его мобильник. Он рассказывает, что поехал домой, когда в больницу около семи вечера наконец приехал Роб. С тех пор, насколько он знает, никаких изменений в состоянии Мами не было.

– Попробуй хоть немного отдохнуть, Хоуп, – мягко говорит мне Гэвин. – Ты скоро приедешь домой. А сейчас ты никому не поможешь тем, что не спишь.

Пробормотав слова благодарности, кладу трубку. В следующую минуту я смотрю на часы, которые показывают без четверти пять утра. Я и не заметила, как заснула.

К семи я появляюсь у Алена, успев принять душ, сложить вещи в сумку, выписаться из отеля и, выйдя на улицу, поймать такси.

Ален уже полностью готов к выходу. Он встречает меня в дверях в свободных брюках, сорочке и темно-синем галстуке. Расцеловав в обе щеки, он обнимает меня.

– Ты, как видно, тоже спала не слишком много, – замечает он.

– Почти совсем не спала.

– Входи, – приглашает Ален и, посторонившись, впускает меня. – Вот мой друг, Симон. Он был знаком с нашей семьей еще до войны. И мой друг Анри. Он тоже пережил холокост. Им обоим не терпится с тобой познакомиться.

Задыхаясь от волнения, я вхожу в квартиру. У окна в гостиной двое мужчин пьют эспрессо из крошечных чашечек. Солнце освещает их волосы – у обоих одинаковые, снежно-белые. Оба встают и улыбаются мне, а я отмечаю, что выглядят они старше Алена и оба сильно сутулятся.

Тот, что ближе, заговаривает первым. Зеленые глаза его слезятся.

– Ален был прав. Вы невероятно похожи на Розу, – шепчет он.

– Симон, – произносит Ален, вступая в комнату следом за мной, – это моя племянница. Хоуп Маккенна-Смит. Хоуп, это мой друг Симон Рамо. Он был знаком с твоей бабушкой.

– Вы так на нее похожи, – повторяет Симон. Он делает несколько шагов по комнате мне навстречу. Когда он нагибается, чтобы расцеловать меня в обе щеки, я замечаю две вещи: во-первых, он дрожит всем телом, во-вторых, у него татуировка на левом предплечье.

Симон замечает, что я смотрю на нее.

– Освенцим, – поясняет он буднично. Кивнув, я поспешно отворачиваюсь, пытаясь скрыть смущение.

– У меня такая же, – вступает в разговор второй мужчина. Он поднимает левый рукав, и я в самом деле вижу похожую татуировку: букву «В» и пять цифр. Шагнув ко мне и поцеловав в щеки, старик с улыбкой отходит. – Я никогда не встречал вашу бабушку, – сообщает он. – Но она, видимо, была красавицей, потому что вы очень красивы, милая барышня.