Любовь Хилинская - Дружба пахнет корицей

– Получай, маленькая дрянь! – хлыст со свистом рассек воздух и опустился на сгорбленную худую спинку с выступающими из-под кожи ребрами, оставляя после себя багровую кровоточащую полосу. – Будешь знать, как воровать из столовой!

– Это не я! – отчаянно рыдая, ребенок вцепился в ножку стола.

– А что это у тебя в руке? Не хлеб? – хлыст повторно совершил маневр.

– Мне дали его!

– Дали ей! – наставница еще больше вызверилась и хлестала малышку изо всех сил, получая странное удовлетворение от вида набухающих багряными каплями рубцов. – И за вранье получи и за воровство!

Хлыст из выделанной кожи с узелком на конце и гладкой, полированной годами ручкой, так и свистел, раз за разом неумолимо опускаясь на вздрагивающее тельце. Управляющая им высокая худая женщина в строгом сером платье с воротничком-стойкой и собранными в гладкий пучок волосами поджала губы, умело орудуя таким странным для женских рук предметом. Эти губы, и без того тонкие и бескровные, сейчас сжались в узкую полосу, а темные глаза в обрамлении серых невзрачных ресниц сверкали от наслаждения. Вид крови приводил эту даму в невероятное возбуждение, заставляя тонкие ноздри трепетать. Только капли крови, долетевшие до подола юбки, заставили руку остановиться. Брезгливо поморщившись, наставница передернула плечами и отбросила хлыст в сторону. Подойдя к сжавшейся в комочек худенькой фигурке, эта женщина рывком за руку, почти выворачивая ту из сустава, подняла девочку на уровень своего лица и прошипела:

– На первый раз с тебя довольно, маленькая дрянь! – а затем разжала руку и уронила воспитанницу на пол, сделав вид, что не услышала, как хрустнула тонкая лучевая кость ребенка.

От двери с кривой усмешкой за издевательством наблюдала девочка постарше в белом платьице и красивыми бантиками. Это она несколько минут назад вручила ничего не подозревающей дурехе с ангельским видом краюху хлеба, а потом позвала наставницу. Потому что не может быть никого красивее и лучше ее самой, Мариетты Рейтузен. Вздернув высоко свой носик и презрительно хмыкнув, она удалилась вслед за наставницей, оставив рыдающую маленькую фигурку в темной столовой.

Кусок хлеба, никому не нужный, валялся под столом.

Лето в этом году выдалось жарким. С утра до ночи солнце одуряюще палило, заставляя прохожих отдуваться, отпиваться водой, обмахиваться веерами и газетами, да искать тень. Избранные могли воспользоваться амулетами, которые вешались на шею и создавали вокруг обладателя кокон с оптимальной температурой, остальные же вынуждены были передвигаться по улице урывками, скользя от одного затененного участка до другого, а если промежутки были большими, то их старались побыстрее преодолеть, иначе открытые участки кожи краснели, а у иных и наливались пузырями.

Леля в своей каморке тоже изнывала от жары, но, изредка промакивая пот со лба платком, продолжала плести тончайшее кружево. Заказ был большим, дочка городничего собиралась замуж за начальника городской стражи, да непременно в кружевах от Изольды, а потому трудиться приходилось и днем и ночью. К счастью, работа близилась к завершению, оставалось совсем немного, и тончайшее полотно будет готово. Его отдадут портнихе, а уже та сотворит удивительной красоты платье. Изольда знала, что делает, собрав в своей мастерской лучших мастериц в Артауне. Сама она проживала в апартаментах в богатом квартале, а все мастерицы ютились в старом доме с протекающей крышей и прохудившимися полами, под которыми жилы крысы и мыши. Ткани, зачарованные магами от грызунов, они не трогали, а вот девушкам приходилось туго. И ни одна не могла уйти, задолжав хозяйке огромную сумму за проживание и питание. Почти все вырученные деньги мадам Изольда забирала себе, а мастерицам перепадали крохи, на которые те едва-едва сводили концы с концами, умудряясь питаться и даже покупать себе одежду. Особенно плохо было зимой, в продуваемом всеми ветрами обветшалом доме, но тогда и заказов было не много, а потому мадам не спешила ремонтировать жилище своих невольных рабынь. Подобрала она их в доме призрения, куда свозили сирот со всего города и прилегающих деревень. Все девочки проходили испытание в пятилетнем возрасте, а если обнаруживалась хоть малейшая искра дара творить, то о них сообщали мадам Изольде, а та уже решала, подходит ей малышка или нет. До восьми лет девочки жили в приюте, обучаясь мастерству, а дальше уже как повезет – кто-то становился мастерицей, а кто-то, у кого искры не было, отправлялись на улицы или в работные дома. Мальчиков в мастера не брали. Считалось, что пользу они могут принести только тяжелым физическим трудом, а потому их сразу после отбора отдавали в общины, где нужны были рабочие руки. С малолетства будущие мужчины были должны зарабатывать себе на хлеб на непосильных и порой вредных производствах, в угольных шахтах, у станка кузнеца, в поле. Страшнее всего было в шахтах, куда свозили уже в трехлетнем возрасте. Малышей заставляли собирать сначала отбой, свозить в тележках к отвалам, а по мере роста, кто выживал, отдавали уже в подмастерья к шахтерам. Выживших были единицы. Но количество сирот отчего-то не иссякало, в домах призрения яблоку было негде упасть. Власти неохотно давали деньги на содержание этих богаделен, а потому дети голодали и ютились в таких помещениях, в которых иные собаку бы держать не стали.

Жизнь в Артауне улыбалась только богатым горожанам. Этот прожженый солнцем и пыльный город был далеко от центра, Верховный Маг, похоже, даже не помнил о его существовании, так как даже штатного мага и лекаря здесь не было. И весенних сборов детей, где выявлялся магический дар, тоже не проводили. Леля в детстве очень надеялась на эти сборы, мечтала убежать из дома призрения, когда на нее пал выбор мадам Изольды. С восьми лет она плела кружева в тесной каморке под крышей, в которой летом было невыносимо жарко, а зимой невыносимо холодно. Как считала мадам Изольда, для работы было достаточно того, что зарабатывали девушки, сверх того платить она не собиралась, при этом слава о мастерицах гремела повсюду. У каждой был магический дар, но развитие он не получал, хотя и придавал созданным вещам особенный шик. Люди говорили, что в столице давно уже и вовсе отменены деньги, а расчет ведется магией, но изможденным работой беднягам было не до слухов.

Разогнув спину, Леля уперлась одной рукой в поясницу и застонала от болезненных ощущений в затекшем теле. Восхитительное кружево было готово. Сняв полотно с рамы, девушка спустилась вниз, к Мариетте, правой руке госпожи.

– Готово! – слабо улыбнулась она, мечтая о том, чтобы перекусить и выпить воды.