Любовь Хилинская - Аише

– Всегда будь тиха и неприметна, Аише, господа не любят выскочек, – мамин голос журчал в голове напоминанием, а глаза провожали неспешно передвигавшихся по широкой пыльной дороге всадников.

Дождя не было уже три седмицы кряду, потому и пыль будто пух летела столбом при каждом ударе копыта о дорогу. Лошади были холеные, высокие, с изгибающимися дугами шеями, развевающимися гривами, да горящими глазами – не чета деревенским, уставшим от бесконечной работы, с коротко стриженными гривами, разбитыми копытами и тусклыми глазами.

Аише вздохнула – страсть как хотелось разглядеть этих красавцев поближе, дать на ладони хлеб и почувствовать, как мягкие губы будто шепчут в руку, собирая все до последней крошки. Оглянувшись на корзину с ягодами, едва покрывавшими дно, девушка распутала подол, заправленный за пояс, чтобы не мешался забираться на склон, откинула за спину тяжелую медовую косу, сдула выпавшие пряди со лба и пошла по едва заметной тропинке вглубь леса, напевая под нос песню. Как бы ни хотелось ей сейчас спуститься в деревню и как следует разглядеть пришельцев, но ягода сама себя не соберет, а зима близко. Вечерами уже холодало, кое-где трава начала желтеть, а сгущающиеся к утру туманы и вовсе говорили, что скоро конец густоеду, наступит хмурень, а там и до холодов недалече.

Осенью в деревне играли свадьбы. В этом году Аише исполнилось семнадцать, самая пора семью создавать, вот к ней и начали захаживать деревенские парни, пороги оббивать, да руки просить. Как водится, спрашивали сначала девушку, а уж при согласии шли к родителям, но Аише всем отказывала. Не екало сердечко, не стучало чаще ни при одном признании в любви, потому она медлила, а другие невесты злословили на ее счет и шушукались за спиной, называя недотрогой. Пусть! Она давно решила для себя, что от мужа ей надобно не только силу, да защиту, но и любовь и уважение, а потому и ждала того особенного чувства, о котором когда-то рассказывала мама, встретившая на своем пути высокородную госпожу, так любившую мужа, что пошедшую ради него на смерть. Мама частенько зимними вечерами усаживалась у печки, поглаживая щеткой длинные волосы дочки, да рассказывала всякие истории из своей длинной жизни. Аише у нее была последним ребенком, семеро первых погибли при пожаре вместе с мужем. Говорить об этом Журава не любила, упоминала только, что деревню сожгли вместе с господским замком, где то случилось – Аише не знала, только мать после произошедшего снялась с места и переселилась сюда, в пустующий домик на отшибе, в котором с тех пор они вдвоем и жили.

Все семнадцать лет Аише только и слышала наставления, как следует себя вести – не разговаривать с высокородными, не отходить далеко от дома, не высовываться, быть тихой и незаметной. Эти постулаты так вбились в голову, что сейчас девушка не задумываясь углубилась в лес и постаралась выбросить из мыслей всхрапывающих лошадей, которых отчего-то любила больше всего. Эти животные казались ей верхом совершенства – с мягкими носами, изящными ногами, большими влажными глазами, шелковистой шерстью, которую так и хотелось перебирать пальцами, зарываясь в гриву. Лошади отвечали Аише тем же – тянулись к ней, приветствуя всегда негромким ржанием, довольно всхрапывали, когда она гладила их и шептала всякие глупости, да и другие животные всегда ластились и относились дружелюбно, что было удивительно, ведь ни капли магии в Аише быть не могло – только высокородные удостаивались чести быть волшебниками, у простолюдинов дара не было.

Напевая негромко любимую мамину песню, девушка двигалась все дальше в лес, попутно собирая землянику, наклоняясь к каждому кустику и осторожно снимая спелые ягоды. Зимой так приятно налить себе горячего отвара из листьев малины со смородиной, да с добавлением цветков ромашки, сесть у теплой печки, прислонившись спиной, да жмуриться от удовольствия, зачерпнув ложкой варенье и положив его в рот. Ммм! У Аише и сейчас стало сладко во рту, она улыбнулась и положила ягодку на язык, раскатывая ее и наслаждаясь вкусом. Эх, жаль, лето нельзя продлить на весь год!

Зимы в этих краях суровые, студеные. Бывало, выйдешь на улицу, а мороз щиплет за щеки, кусает пальцы. Ноги замерзают махом, если обувка плохая, а Аише с мамой экономили на всем, живя без мужчины. Журава, хоть к ней и сватались мужики, ни за кого не пошла, жила особняком, да и дочку также воспитывала. Другие-то девчонки в ее возрасте давно уж замужем были, да первенцев носили, а кто и по второму разу в тягости был, а вот Аише все в девках ходила. Принца ждет – смеялись над ней деревенские кумушки, да только все их слова мимо ушей проходили. Да и за кого идти было – за кузнецова сына, или за пастуха? Всемил, конечно, хоть и был день-деньской на пастбище, а успевал с девчонками по сеновалам лазать. Да и как было устоять – льняные кудри, голубые, как небо весной глаза, загорелая кожа, сильные руки – красавец! Кузнецов сын тоже не оплошал: высокий, мускулистый, черноволосый, да черноглазый – сколько раз пытался к Аише подкатить, да только все отпор получал. Грозился, что уволочет ее как-нибудь, да снасильничает, чтоб потом деваться некуда было, только замуж, но девушка в эти угрозы не очень-то верила, видя, как трепетно он целует мать, да с нежностью носит младшую сестренку на руках. Да только не лежала душа ни к кому. Иногда, бывало, сядет Аише на камень у реки и смотрит на воду, размышляя, что в ней не так, почему хочется воли и простора, мчаться куда-нибудь на быстром коне, смеяться и лететь, раскинув руки, ясным соколом. Порой и сны снились такие, будто летит она по небу, а внизу проплывают города и села, люди смотрят и машут руками, а ей так хорошо, так радостно! Наутро после таких видений девушка убегала в лес, чтобы наедине с собой побыть, а иначе при виде деревенских работяг настроение портилось.

К вечеру корзинка была полна, даже с горкой. Повесив ее на сгиб руки, Аише медленно брела домой, размышляя, как придет, подоит корову, нальет себе кружку парного молока со свежим хлебом, да сядет на лавочке у дома, слушая угасающий дневной шум. Солнце медленно-медленно будет клониться к закату, все меньше посылая лучи света навстречу миру, а потом и вовсе скроется за сопкой, оставив дорогу луне. Та выйдет чуть позже, а вот этот период между светилами земля будет отдыхать, дышать ночью. Выползут сверчки, начнут петь свои брачные песни, совы заухают, летучие мышки зашуршат, охотясь на насекомых, мотыльки полетят на свет свечей. Ну не чудо ли?

Поежась от предвкушения, девушка легко сбежала с горки и вступила за околицу деревни, степенно передвигаясь и кивая встреченным односельчанам. Те отчего-то были испуганны, увидев ее и поприветствовав, сразу закрывались в избах. «Уж не связано ли это с давешними всадниками?»– подумала Аише и заспешила в дом, узнать новости.