Дэвид Николс - Один день

— Извини, — прибавляет Декстер.

— За что?

— За то, что вам пришлось меня вымыть, и…

— Да уж, не хотелось бы делать это снова. — Не включая звук, он начинает переключать каналы. — К тому же и тебе скоро придется делать то же самое для меня.

— О боже, надеюсь, не придется, — говорит Декстер. — А Кэсси не сможет?

Отец улыбается и снова поворачивается к нему:

— Что-то не хочется затевать разговор по душам. А тебе?

— И мне.

— Тогда не будем. Я просто хочу сказать, что тебе лучше попытаться жить так, как будто она по-прежнему рядом. Тебе не кажется, что так было бы лучше?

— Не знаю, получится ли у меня.

— Что ж, надо стараться. — Отец направляет пультом на телевизор. — А как, по-твоему, я живу последние десять лет? — Он наконец находит ту программу, которую искал, и устраивается в кресле удобнее. — Ага, «Билл». [66] «Билл» — полицейский сериал. Так-то лучше.

Они сидят и смотрят телевизор в летних сумерках, в комнате, уставленной семейными фотографиями, и, к своему смущению, Декстер понимает, что снова плачет, правда очень тихо. Он незаметно вытирает глаза, но отец слышит его беззвучный всхлип и поворачивает голову:

— Все нормально?

— Извини, — бормочет Декстер.

— Неужели ужин такой невкусный?

Декстер смеется и шмыгает носом:

— Кажется, я еще не протрезвел до конца.

— Это ничего, — говорит его отец и снова поворачивается к телевизору. — А в девять начнется «Безмолвный свидетель».

Декстер принял душ в убогой ванной с плесенью на стенах и надел ту же рубашку, что была на нем вчера. Рубашка пропахла потом и табачным дымом, поэтому он надел сверху пиджак, чтобы запах не ощущался, выдавил зубную пасту на палец и намазал зубы.

Он вошел в кухню, где под гигантским засаленным плакатом фильма «Жюль и Джим» Трюффо сидели Эмма Морли и Тилли Киллик. И всё время, пока они смущенно жевали полусъедобный завтрак — тост с отрубями, соевый сыр, какие-то мюсли, — над ним нависала смеющаяся Жанна Моро. Ради особого случая Эмма вымыла кофеварку для приготовления кофе в европейском стиле — подобные кухонные агрегаты всегда кажутся заплесневелыми изнутри, — и после первой чашки маслянистой черной жидкости ему стало чуть лучше. Он сидел тихо, слушая, как соседки болтают с показной жизнерадостностью. Они носили свои гигантские очки, как какой-то знак почета, и у него возникло смутное ощущение, будто его взяла в заложники труппа актеров альтернативного театра. Может, не стоило все-таки оставаться? Выходить из спальни точно не стоило. Как, спрашивается, ему ее поцеловать, если напротив сидит Тилли Киллик и бубнит и бубнит о своем?

Эмму тоже все больше раздражало присутствие Тилли. Неужели у нее совсем нет чувства такта? Сидит тут, подперев подбородок рукой, вертит пальцами локоны и обсасывает ложку. Эмма совершила ошибку, приняв душ с новым клубничным гелем, и теперь пахла, как открытая баночка с ягодным йогуртом. Ей страшно хотелось встать и смыть этот запах, но она боялась оставить Декстера наедине с Тилли, чей халат уже распахнулся, и стало видно «выходное» белье — красный в клеточку комплект. Как же она любит напрашиваться.

Эмме хотелось вернуться в постель, снова быть полуодетой, но уже слишком поздно; она и он слишком протрезвели для этого. Желая отделаться от Тилли, она вслух поинтересовалась, какие у них на сегодня планы — ведь это первый день взрослой свободной жизни.

— Можно пойти в паб, — вяло предложил Декстер. Эмма застонала, почувствовав тошноту.

— В «Пьер Виктор» пообедать? — прощебетала Тилли.

— У тебя деньги есть?

— Тогда в кино, — сказал Декстер. — За мой счет.

— Только не сегодня. Смотрите, какая погода хорошая. Надо идти гулять.

— Тогда отправимся на пляж! В Норт-Бервик.

Эмма вся съежилась при одной только мысли об этом. Ведь это значит, что надо будет стоять рядом с ним в купальнике, а она не готова к такому унижению.

— Я плохо плаваю.

— Тогда куда?

— Можно подняться на Артурз-Сит, — предложила Тилли.

— Я никогда там не был, — беспечно произнес Декстер.

Девчонки уставились на него открыв рот.

— Ты ни разу не поднимался на гору?

— Нет.

— Живешь в Эдинбурге уже четыре года — и ни разу?..

— У меня другие дела были, знаете ли!

— Какие же? — полюбопытствовала Тилли.

— Он изучал антропологию, — пояснила Эмма и вместе с Тилли издевательски захихикала.

— Тогда точно надо взобраться! — заявила Тилли.

Последовала короткая пауза — Эмма оглядела подругу уничтожающим взглядом.

— У меня обувь неподходящая, — заметил Декстер.

— Это же не Джомолунгма, а всего лишь небольшой холм!

— Но не лезть же на него в праздничных ботинках!

— Ничего страшного — это не сложно.

— И в костюме!

— Придумала! — воскликнула Эмма. — Устроим пикник!

Но тут же увидела, что глаза Декстера не горят энтузиазмом.

Вдруг Тилли сказала:

— Знаете что, идите лучше без меня. У меня… дела.

Эмма взглянула на нее, и ей показалось, что Тилли ей подмигнула. Эмма была готова ее расцеловать.

— Ну ладно. Пойдем! — Декстер заметно повеселел.

Через пятнадцать минут они вышли на улицу, в туманное летнее утро; в конце улицы виднелась гряда Солсбери-Крэгс.

— Мы действительно туда полезем?

— Это даже ребенку под силу. Поверь.

Они зашли в супермаркет на Николсон-стрит и накупили провизии для пикника. Обоих немного смущало, что они складывают продукты в одну корзинку, как муж и жена, — и оба стеснялись своего выбора. Оливки — не подумает ли она, что я слишком выпендриваюсь? «Айрн-брю» [67] «Айрн-Брю» — популярный в Шотландии безалкогольный напиток. — оценит ли он юмор? Шампанское — не слишком ли торжественно? Они загрузили армейский рюкзак Эммы припасами, которые Эмма выбирала с юмором, а Декстер — как будущий гурман, зашагали в направлении Холируд-парка и начали подниматься вдоль подножия гряды.

Декстер тащился сзади, вспотев в костюме, в неудобных скользких ботинках, зажав в зубах сигарету. От красного вина и утреннего кофе у него началась мигрень. Он почти не замечал потрясающих видов вокруг; вместо этого его взгляд приклеился к пятой точке Эммы в выцветших голубых джинсах, туго стянутых ремнем на талии, и ее черным высоким кроссовкам.

— Ты очень ловко лазаешь по горам.

— Как горная коза. Дома я много гуляла по горам — после того, как прочла «Грозовой перевал» и воображала себя Кэти. По диким и обдуваемых ветром вересковым пустошам. Так сильно впечатлилась. «Не могу жить без любви! Не могу жить без души!»

Он слушал ее вполуха и решил, что это, наверное, какая-то цитата; его больше занимало темное продолговатое пятно от пота, расплывавшееся между ее лопатками, и бретелька лифчика, которую было видно из-под съехавшего набок ворота футболки. Перед глазами снова возникла картина вчерашней ночи, но Эмма обернулась и взглянула на него, точно предупреждая, чтобы не вздумал об этом вспоминать.