Оксана Сергеева - Палитра счастья (СИ)

Весьма символично…

— Но она такая яркая. А ты ведь так давно её сделал…

— Я обновлял её несколько раз.

— Да? — она была искренне удивлена.

— Почему ты так удивляешься?

— Тебя в больничку не загонишь, чтобы укол сделать… а тут…

— Я не боюсь боли и больницы ненавижу не поэтому. Просто в своё время я слишком много времени там провёл, — он сел за стол и она поставила перед ним тарелку с горячими бутербродами. Они так вкусно пахли. Так аппетитно.

Он сказал, что провёл в больнице слишком много времени, но не сказал сколько.

Он сказал, что не боится боли, но не сказал, сколько ему пришлось её вытерпеть, разрабатывая плечо и надрывая себя в бассейне.

Он сказал ей, что ушёл из профессионального спорта после травмы, но не сказал, чего ему это стоило. Не рассказал, как потерялся в жизни. Как потерял весь её смысл. Как бился сам с собой и со всеми вокруг. Не упомянул, как Марта тихо плакала, наблюдая его метания и какой потерянный был в тот период отец, не имеющий сил помочь ему. И не сказал, как ненавидел всех вокруг…

— И ты поступил в Йель…

— Да, и я поступил в Йель, — подтвердил он и взял с тарелки бутерброд. — Слава Богу, что кроме всего прочего у меня есть мозг. Но самое главное, что я научился им пользоваться. Это единственное, что мне оставалось.

— Очень успешно, я так понимаю… — она достала свои баночки с витаминами. Высыпала из всех по таблеточке и проглотила, запив водой. Потом села за стол.

— Я ушёл из спорта, но я спортсмен по жизни. Просто я нашёл замену. Работа для меня спорт. Такой же, где главное результат. Сам ставлю себе условия и работаю на результат, — она пыталась отвлечься на его слова. Но мысли её возвращались к тем гадким словам. Она хотела выбросить их из головы. Но они возвращались.

— Я так понимаю, это была твоя теория зависти, — она вспомнила их разговор и то, что он обещал рассказать свою историю.

— Да, именно.

— Но ведь это же не всё… не поэтому же ты упёрся в работу… не поэтому стремился покорить другие вершины… — она пристально смотрела на него поверх чашки.

Он не ушёл от ответа:

— Я хотел узнать, что чувствуешь, когда можешь всё.

— И что? — она затаила дыхание. — Что ты почувствовал, когда добился всего этого?

Он прожевал кусочек бутерброда.

— Ничего.

— Ничего? — не веря переспросила она.

— Да. Я ничего не почувствовал. Потому что когда достиг этого, у меня были уже другие цели, — он посмотрел на часы.

Она не сводила с него взгляда. Его жизнь это работа. Он говорил с ней, но думал о другом. Он думал о работе. Думал, как бы ему не опоздать. Не выйти из тех рамок, которые он себе установил. Он сказал, что должен быть в офисе к девяти часам утра. И для него нет ничего важнее, чем быть там в это время.

Он поймал её внимательный взгляд.

— Ты хотела услышать больше? А больше ничего нет, Эва. Во мне нет никакой интриги. Абсолютно, — ей показалось, что он сказал это жёстко. — Никакой интриги нет.

Это так и крутилось у неё на уме. И она спросила:

— Если бы… Если бы у тебя была возможность всё изменить… Или просто вернуть ту твою жизнь без травмы… Ты бы согласился?

— Да.

Он даже не подумал. Даже на секунду не задумался. Он сразу сказал «да», согласившись на ту жизнь, в которой наверняка ей не нашлось бы места.

— А ты говоришь, нет интриги. Да ещё какая интрига. Очень трогательная история. По крайней мере достаточная, чтобы вызвать жалость у беременной женщины, — едва открыв рот она поняла, что не стоит этого говорить.

Знала, что не стоит, но не смогла остановиться. А когда сказала, готова была откусит себе язык. Готова была сделать всё, что угодно, лишь бы эти слова никогда не повисли в воздухе.

А они повисли. Кажется, застыли над ними двоими. И не было больше ничего. Ничего.

Он не ответил. Не сказал. Не вспылил. Не вскочил с места. Хотя она со страхом напряжённо ожидала его реакции. Но её не последовало. Никакой. Ничего.

Он только смотрел на неё. Но так, что лучше бы просто ударил. Он смотрел на неё долго и изучающе. Смотрел допивая свой, как всегда слишком сладкий чай. Смотрел, доедая свои любимые бутерброды. Самые вкусные. А она научилась их готовить так, что даже Минни позавидовала бы.

Он снова посмотрел на часы. Не торопясь. Не спеша. Дожёвывая последний кусочек. Медленно. Словно её слова он прожёвывал тоже.

— Я не хотела… — тихо сказала она. В груди разросся огромный комок. Он мешал говорить.

Но он не ответил. Сделал последний глоток и аккуратно поставил чашку. Он продолжал смотреть на неё, но молчал. Поднялся со своего места и развернулся, чтобы уйти.

— Прости, я не хотела…

Он приостановился. И даже развернулся к ней.

— Теперь я, действительно, вижу, что ты не хотела.

Он даже не собирался её слушать. Поднялся в спальню.

Она сидела в ступоре несколько секунд. Несколько бесконечных секунд она сидела закрыв лицо руками, и ничего не ощущая. В душе стало вдруг пусто и мутно. И желудок дал о себе знать. То ощущение гадливости превратилось в тошноту.

Соскочив со стула, она понеслась за ним. Взлетела по ступеням, сама удивившись, как не убилась по пути в спальню.

И застыла в дверях гардеробной. Он уже был в серых брюках. И стоял спиной… И снимал с вешалки белую рубашку… И на нём не было повязки…

— Ты сказал… — заикаясь начала она. — Ты сказал, что растянул связки… — она смотрела в его отражение. Он натянул на плечи рубашку. — Ты мне сказал, что растянул связки! — подлетев, она одёрнула его руку и распахнув сорочку в безмолвном шоке уставилась на грудь.

— Конкуренция не всегда бывает здоровой, — равнодушно сказал он и начал застёгивать пуговицы.

Тошнота резко подступила к горлу. Она едва успела добежать до ванной комнаты. Склонилась над раковиной и её вырвало. В глазах потемнело. Она ухватилась за мраморный край, ожидая пока приступ пройдёт. Он не пошёл за ней. Вышел из гардеробной, только когда полностью оделся. В голове прояснилось, она умылась и вернулась в спальню. Села на кровать.

— Плохо? — она кивнула и он откинул одеяло. — Полежи. Я сейчас.

Он спустился вниз и вернулся со стаканом льда. Иногда это помогало от тошноты. И сейчас должно помочь, потому что этот приступ вызван больше её эмоциональным состоянием, нежели физическим недомоганием. Он поднял ей подушку повыше и она села на кровати. Накинул на колени одеяло.

— Ещё что-нибудь?

— Нет, спасибо, — тихо ответила она. Он кивнул.

— Скоро приедет Минни. Я попрошу и она присмотрит за тобой. Мне нужно ехать.

Она кивнула. И он вышел из спальни.

Очень хотелось заплакать, но она не могла.

Она так и не позвонила ему. Так и не решилась набрать его номер.

Не набралась смелости, что бы просто спросить, когда он вернётся домой. В душе было чувство, что она не имеет на это права; что она потеряла все права на него.