Дарья Волкова - Мандаринка на Новый Год (СИ)

Он смог только кивнуть.

— Очень приятно на ощупь, — продолжила буквально мурлыкать Люба. Слегка отвела в сторону бедро, позволив ему лишь на мгновение увидеть… И снова сомкнула ноги. — Такая гладкая ткань, мягкая и гладкая…

Тут он все-таки не выдержал. Матрас прогнулся под его весом — он сел у нее в ногах. Стопы коснулось его обтянутое джинсами бедро, Ник провел пальцем по ее икре.

— Вряд ли более мягкая и гладкая, чем твоя кожа… Знаешь, ты была права.

— В чем?

— Это красиво. Нереально красиво.

У него никогда не хватит слов, чтобы описать, какая она. Фарфоровая кожа на черном шелке. Розовые лепестки роз и розовые лепестки ее сосков и… И просто комок в горле. Бывает так — что сказать не можешь. Так красиво, что дыхание перехватывает.

— Скажи мне, — она гладит стопой его бедро, — почему опять я голая, а ты — нет?

Он не стал произносить дежурную фразу о том, что кто-то торопится. Вместо этого перегнулся, подцепил один из усыпавших кровать лепестков роз и аккуратно положил его на вершину левой груди. Наклонил голову, оценивая результат. Идеально подошло — и цвет, и размер. Повторил то же самое с правой. Выдохнул хрипло.

— Ну вот… Я тебя одел.

Теперь не нашлась с ответом Люба. Лишь грудная клетка под его взглядом поднималась все чаще и чаще.

— А теперь — раздел, — в одно движение сметает лепестки с ее груди. И заменяет их своими губами. Время любоваться закончилось. И пришло время наслаждаться.

— У нас есть минералка в холодильнике?

— Угу, — у него еще не выровнялось дыхание. — Есть. И сок есть. Сейчас принесу.

— Не надо. Я сама схожу. Ты и так постарался.

— Тебе, правда, понравилось?

— Очень.

— А… о чем ты сейчас думаешь?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ответь мне!

— Ну, если честно… то о том, что надо бы погасить свечи — они жгут кислород. Хотя пару можно оставить. И надо бы убрать все лепестки, и упаковать герметично — иначе ты у меня под утро расчихаешься.

— Ты ужасно неромантичная женщина, Любава Станиславовна.

— Я не женщина. Я самка Звероящера, ты разве забыл?

От его карающей длани Люба со смехом увернулась и отправилась за минералкой. А когда вернулась…

— Боже мой! — она демонстративно прикрыла лицо ладонью.

— Что такое? — лежащий на животе Ник чуть приподнялся и повернул лицо в ее сторону.

— Самойлов, я тебе говорила, что у тебя отпадная задница?

— Хм… По-моему, нет.

— Не попка — пЭрсик! Особенно с этими прилипшими лепестками роз. Просто самое оно для гей-порно…

— Любава!

Во второй раз ей не удалось увернуться, и он повалил ее на кровать и щекотал, пока она не взмолилась о пощаде и пообещала, что больше так не будет. Или будет. Вот так. Вот тааак…

Тонкое кружево ее белья и его хлопковое — то с мульяшными героями, то консервативное — вместе, на соседних полках в шкафу. А в прихожей — его зимние ботинки сорок пятого растоптанного и ее изящные сапожки тридцать пятого. В ванной все уставлено ее кремами, лосьонами и прочими артефактами в борьбе за девичью красу. А в шкафчике под раковиной — стратегический запас детского мыла. Его синее полотенце, и ее — персикового цвета.

С Ником оказалось очень комфортно жить. Непритязателен в еде, вполне аккуратен в быту. Пришлось учиться готовить и брать консультации у папы. Ник все уплетал с удовольствием и нахваливал. А если Люба по какой-то причине не успевала приготовить — спокойно обходился бутербродами. Более того, наличием еды в холодильнике бывал озабочен больше Любы, и запасы пополнял сам. Именно поэтому покупка продуктов как-то быстро и незаметно стала его обязанностью — о хлебе насущном забыть Ник не мог никоим образом. У него вообще был полный порядок с аппетитом. И не только в плане еды.

— Ник…

— Я понял, — он убирает руки, целует в основание шеи. — Ты устала и хочешь спать.

— Я, правда, устала. У нас с Егором заказ…

Ник сердито засопел, но продолжил ее обнимать. Ревнивое животное. Ревнивое, любимое и сексуально озабоченное.

— Коленька, я, честно, засыпаю. Завтра, хорошо?

— Хорошо.

Она молчит какое-то время. Вот как можно уснуть, когда он ее обнимает, его губы прижимаются к ее шее, а в низ спины…

— Коль, как ты думаешь, я смогу заснуть, когда ты… хм… так упираешься в меня?

— Я что могу сделать? Оно само. Нормальная реакция, когда ты голая рядом.

— Это ты запретил мне надевать пижамы!

— А я и не жалуюсь.

— Ты не жалуешься. А оно… там… немым укором.

— Немым укором? А ты хочешь, что «оно» тебя укоряло… словами? Ну ты и фантазерка, Любава…

Люба не выдержала и рассмеялась. Повернулась к нему лицом и вдруг прижалась крепко, закинула ногу на его бедро, Ник довольно выдохнул.

— Самойлов, ты мертвого растормошишь и уговоришь.

— Не-не, некрофилия — не мой конек.

— Ой, лучше молчи!

— Молчу…

Она просыпается от того, что большие твердые ладони оглаживают ее — уверенно, по-хозяйски. И тело уже подло реагирует на эти прикосновения. Но… кромешная же темнота вокруг!

— Коля, сколько времени? — голос спросонья немного хриплый.

— Не знаю… — к ладоням присоединятся губы, Люба совершенно непроизвольно выгибается навстречу.

— Коля! Сколько времени?!

— Ну… — отрывается от нее со вздохом, — скоро шесть.

— Шесть утра?! Коля, сегодня суббота! Нормальные люди используют субботу, чтобы выспаться! А ты будишь меня в шесть утра!

— Я пить захотел, встал и…

— И встал, видимо, не только ты один!

— Угу, — его ладони снова приходят в движение.

— Коля… Давай выспимся как белые люди… А потом…

— Вот именно — потом и выспимся.

— Ты — чудовище! Мой ночной кошмар, который не дает мне спать по ночам.

Его ладонь без предупреждения оказывается между ее бедер.

— Ты же хочешь…

— Все-то ты знаешь, — тело предает ее окончательно.

— Именно так, — он начинает двигать пальцами. — Так. Вот тааак…

Она ненавидит и боится, когда он такой. Не его ненавидит и боится — саму ситуацию. Когда он приходит домой такой. Когда отказывается ужинать. Сразу в душ, а потом ложится на кровать лицом в стену. Она знает — устал. Она понимает — лучше не трогать. Сидит полчаса на кухне с планшетом. Но… но нельзя же так! Невозможно делать вид, что ничего не происходит!

Проходит в комнату и, не дав себе времени на раздумья, ложится рядом, обнимает за широкую спину, прижимается щекой. Ник вздыхает.

— Я понимаю… Ты устал. Ты, наверное, хочешь побыть один. Чтобы тебя никто не трогал. Что-то случилось, да?

— Люба…

— Можешь не рассказывать, если не хочешь. Но я не могу делать вид, что ничего не происходит! Я не могу заниматься своими делами, когда ты лежишь вот так — отвернувшись к стене! Мне кажется, что я могу что-то сделать… как-то помочь. Я не могу ничего не делать, когда ты такой, понимаешь?!