Неус Аркес - Рыцарь на час, оплата по fакту

До нашей последней встречи, когда я сообщила ему, что знаю, чем он занимается, я твердила себе, что должна быть разумной и в момент, когда разговор достигнет критической точки, нужно включить тормоза. И несмотря на то что сработали все системы предупреждения, мы нехорошо расстались. Похоже, что я из тех, кто не может завершить отношения с мужчиной без ущерба для себя. Как же тяжело расставаться! Приключения, ласки, постель, совместная рутина… Расставание безжалостно делает нас одинокими.

Я понимала мотивацию Ивана, но не могла ее принять. «Ты знаешь, какие воспоминания сохранились у меня от Гаваны? Широкие джинсы светло-голубого, от бесконечных стирок, цвета. Я их ненавидел. Я ненавидел желтые, как яичный желток, рубашки с набивкой, давно вышедшей из моды. Но особенно я ненавидел джинсы, такие свободные, что нужно было подвязывать их ремнем. В таких штанах мы были похожи на клоунов. Когда думаю о Гаване, я всегда вижу себя в этой одежде».

Иван хотел оставить позади невозможность чувствовать себя комфортно. И несмотря на все это, он умирал от тоски по Гаване: всегда говорил, что ни Майами, ни Барселона, ни какой-либо другой город не приблизился даже к огоньку на маяке, омываемом волнами. Может быть, это были те же волны, что тянули меня за собой вдаль от пляжа в Ампуриабрава? Эти волны стирали все.

Гроза приближалась, и волны становились все выше. Вдруг я почувствовала, что со мной рядом нет Рикардо. Мне необходимо было снова заботиться о нем, защищать от неуверенности и, думаю, для того, чтобы побороть мою собственную неуверенность. Мне вспомнились его выражения, его состояние между счастьем и тоской. У Рикардо лицо сияло только от разговоров о книгах.

— А когда ты стал издателем? — спросила я его через некоторое время после нашего знакомства.

— Я думаю, что когда научился читать, представь себе, — ответил он мне. — В детстве у меня была бурная фантазия. Я встречался с Энид Блайтон. Она объясняла мне, как работает над новой книгой «Пятеро». Она предлагала мне какой-нибудь аргумент, а я направлял ее: «Она должна крепче дружить с псом Тимом. Если этого не будет, мы не поверим в правдоподобность истории». Я одновременно был и читателем, и издателем. Так продолжается до сих пор.

Рикардо отводил взгляд и бережно поглаживал красивую книгу, посвященную промышленному дизайну. «Жизнь надо уметь прочитать», — всегда повторял он.

А теперь, когда его не было рядом, я чувствовала, что мне не хватает полок с книгами.

Я чувствовала себя жутко. Мне было очень одиноко. Внезапно налетел ветер, намного сильнее, чем был прежде, и я не задумываясь среагировала, побежала назад к берегу. Я нашла на песке сумку. Любопытно: ты промокла насквозь, бушует гроза, а ты все равно ищешь сумку. Немец, укрывшийся в своей кафешке, бросил на меня издали недобрый взгляд, как будто я сумасшедшая. Я вернулась в отель, попросила счет и в этот же вечер, несмотря на дождь, вернулась в Барселону.

В эту ночь я позвонила Рикардо, оставила ему сообщение, за которым последовало еще море сообщений в последующие дни. Мне становилось все тоскливее оттого, что город опустел из-за отпусков. Однажды мы поговорили, но он был холоден. Наверное, его сильно ранило то, что я променяла его на кубинца.

Так началось очень тяжелое лето. Я не знала, что меня больше мучило: одиночество или угрызение совести.

— Я перебирал документы и нашел несколько твоих фотографий… — Это были первые слова Рикардо, когда он наконец сам позвонил мне в начале сентября.

— Рикардо! — Я уже не чаяла его услышать, и мой голос невольно прозвучал ласково, а лицо засияло от радости.

— Как дела, Исабель? — спросил он, как врач пациента, выздоравливающего после тяжелой болезни.

— Хорошо. А у тебя?

— Да вот в конце недели наконец-то разобрался в старом секретере. Нашел фотографии из Парижа и подумал: «Надо ей позвонить».

Я помнила эти фотографии, сделанные в дождливом и холодном Париже. На них я смеялась, здоровая, розовощекая и вполне довольная жизнью. Это были отличные выходные: с культурными мероприятиями и романтическим сексом. Мы обнимались перед рестораном и попросили какую-то девушку нас сфотографировать.

— Помнишь ресторан? — загадочно спросила я его, как будто это слово могло напомнить о той давней, более двух лет назад, поездке.

— Да, ресторан! — ответил Рикардо. — А помнишь огромного мерлана, которого ты тогда прикончила?

Разговоры о Париже вернули меня ко времени до нашего расставания. Я никогда не забуду, как Рикардо уцепился за письмо Бодлера, которое и спровоцировало эту поездку. В то время он находился на этапе, который с сарказмом называл «период цветов», цветов зла, конечно. При помощи контактов в издательстве «Автограф» он узнал, что на аукцион выставлен оригинал письма поэта к писателю Густаву Клаудину.

— Эта переписка приводит меня в восторг, — поделился он тогда со мной. — Мы могли бы поехать в Париж и поучаствовать в аукционе.

— Звучит привлекательно, — согласилась я.

Я готова была ехать с Рикардо хоть в Париж, хоть на мыс Финистерре, и причина путешествия меня не волновала. Мы отправились в Париж в четверг первым рейсом. Оставили багаж в отеле «Святой Доминик», в маленьком монастыре на улице с тем же названием, на полпути между Эйфелевой башней и Домом инвалидов. Рикардо настоял, чтобы мы вовремя пришли на аукцион. Я последовала за ним с некоторым недоверием. Ожидала, что в любой момент он встанет и уйдет, пав жертвой своей неуверенности, и оставит антикварное намерение, но этого не случилось. Он с энтузиазмом набавлял цену, пока я нервно ерзала в соседнем кресле. Было еще два покупателя, но Рикардо не сдался и в итоге приобрел это письмо, желтый листочек, на котором робким почерком было написано около двадцати строк, с конвертом, на котором до сих пор сияла оригинальная печать.

«Мораль добра недостоверна» — так завершалось письмо Бодлера к Клаудину, которое приобрел тогда Рикардо. Спустя два года после этой поездки, услышав его голос по телефону, я вспомнила эти слова, как будто они были адресованы мне. И они показались мне разоблачением. Готов ли Рикардо забыть о моем безумном увлечении Иваном? Или он уже с кем-то встречается? Поскольку мой осведомитель Марта куда-то пропала, у меня оставался лишь один вариант это узнать: встретиться с ним.

Лето подходило к концу, и вдруг я почувствовала, что стало легче. Я конечно же время от времени вспоминала Ивана, но его образ уже не преследовал настолько навязчиво, как в первые дни после расставания. Снимаю шляпу перед Мерче, потому что она быстро привела меня в порядок.

Мерче завела со мной разговор на эту тему только однажды, но позиция ее была бескомпромиссна. Я лежала на кушетке, а она делала мне грязевое обертывание, которым теперь лечат. Эту процедуру она мне делала первый раз, поэтому я с большим, чем обычно, вниманием на нее смотрела. В зависимости от недуга применяются различные по цвету грязи. По правде говоря, результаты ощутимые: кожа абсорбирует часть минералов из этого состава. Я была полностью вымазана этой немного жирной грязью, и, пока Мерче обертывала меня в пленку, она сказала: