Элис Тайл - Голос сердца

Мадди не могла не улыбнуться. По взволнованному, озабоченному лицу Фелисити можно было подумать, что речь идет о шедевре кулинарного искусства. Переложив Тимми на одну руку, Мадди взяла сэндвич и надкусила его.

— Очень вкусно, — сказала она, не успев прожевать.

Фелисити улыбнулась; гордость светилась в ее глазах, когда она взяла свою половинку.

— Конечно, не совсем как у «Росси», но неплохо. Тимми допил свою бутылочку, как раз когда Мадди и Фелисити закончили с едой. Фелисити встала.

— Теперь дай мне Тимми. Ему нужно срыгнуть. — Она улыбнулась, видя изумленное выражение на лице у дочери. — Ты, вероятно, удивишься, Маделин, но обычно я добивалась, чтобы ты несколько раз как следует срыгнула. Мадди усмехнулась.

— Надо же!

Фелисити прижала Тимми к своему плечу, вспомнив в последнюю минуту про полотенце, которым прикрыла плечо на случай, если Тимми срыгнет.

— Забавно, как все это возвращается. Будто навыки езды на велосипеде. — Она перестала похлопывать Тимми по спинке. — Хотя я и не училась ездить на велосипеде. — Она снова начала ритмично похлопывать Тимми, прислонившись к столу, но глаза ее, глядевшие на дочь, оставались немного печальными. — Я никогда не училась тому, что необходимо знать матери. — В ее голосе слышалось сожаление. — Иногда я думаю — ведь я могла бы быть другой.

— В каком смысле — другой? — тихо спросила Мадди.

— Мы обе упустили столько случаев быть вместе. Я никогда не приходила ни на один из твоих спортивных праздников и не была ни на одном школьном рождественском спектакле, где вы летали по сцене, будто вы ангелы… а однажды тебе поручили быть волхвом.

Мадди уставилась на мать.

— Я даже не думала, что ты знаешь, как я однажды была волхвом.

Фелисити печально улыбнулась.

— Я следила за всеми вашими школьными мероприятиями. Вероятно, ты бы не поверила, но я хотела быть на каждом из них. Да, я хотела. И — не могла. При наших обстоятельствах я была вынуждена делать карьеру. Впрочем, не скажу, что сожалела об этом. Я всегда любила то, что делала. Мне все хорошо удавалось с самого начала. Но вот забота о ребенке… Меня просто подавляла эта немыслимая ответственность материнства. Ты была такой маленькой, такой беспомощной. Мне полагалось быть сильной, уверенной. А я не была. Я тоже ощущала страх и беспомощность. Глаза Мадди наполнились слезами.

— Я была так одинока в этих ужасных школах-интернатах. Я чувствовала себя совсем покинутой. — Снова вырывались у нее с такой злостью, что Мадди сама испугалась — не меньше Фелисити.

Фелисити кивнула, не пытаясь оправдываться, но также отказываясь приносить извинения.

— Хотела бы я лучше совмещать роли деловой женщины и матери. Матери-одиночки, замечу. Я делала все, что могла. И тоже, поверь, очень часто страдала от одиночества. Бывало, сижу ночью в полной тишине в каком-нибудь отеле и борюсь с собой — мне хотелось просто позвонить в твою школу и потребовать, чтобы они отправили тебя ко мне ближайшим рейсом на самолете. Наши встречи были такими короткими. Но мне казалось, что нельзя нарушать распорядок твоей жизни. Может быть, я ошибалась.

Слова матери несколько смягчили боль Мадди. Она смогла наконец поверить, что ее мама по-настоящему о ней заботилась. Искренне любила ее. И собственный ее опыт в прошедшую неделю с Тимми… да и с Майклом тоже… помог Мадди понять, как бывает трудна любовь… и сколько горечи в материнстве.

В этот момент Тимми громко и непривычно срыгнул. Обе женщины рассмеялись, расставаясь на миг со сладостно-горькими воспоминаниями.

Тимми смотрел на них обеих и хихикал.

— Он — прелестный малыш, — сказала Мадди. Фелисити взглянула на дочь с нежной улыбкой.

— Не совсем такой, какой была ты. — Она резко передала Тимми дочери и пошла в холл за сумкой. Вернулась на кухню и достала свое портмоне. Открыла его в том месте, где было отделение для фотографий.

Там лежала только одна фотография — старая, с потрепанными краями.

Фелисити очень осторожно извлекла ее и протянула Мадди.

Мадди долго молча разглядывала фотографию, в то время как Фелисити стояла позади дочери.

— Посмотри, какая ты была ласковая. Ты любила прильнуть ко мне — вот как на фотографии. Тебе было почти столько же, сколько сейчас Тимми, когда тебя щелкнули. Я только вытащила тебя из кроватки, ты была еще сонная, но, увидев, что я улыбаюсь, сразу же улыбнулась в ответ. — Фелисити полезла в сумочку за платком и вытерла глаза. — Посмотри, ты была красивым младенцем, Мадди. Прелестной, красивой, замечательной малышкой. — Фелисити обняла стоявшую к ней спиной Мадди и прижала к своей груди. — Если я тебя чему и научила, дорогая, — спокойно сказала Фелисити, — так это добиваться желаемого. Мне никогда не хотелось, чтобы ты чего-то лишала себя. Я говорю не только о карьере, Мадди. Я говорю о любви. О настоящей любви. О прочной любви. О любви, за которую ты готова сражаться. Я знаю, Майкл причинил тебе боль, но, возможно, когда он объяснит…

Мадди покачала головой у груди матери.

— Нет, я не хочу его объяснений. Я не хочу от него больше ничего.

Фелисити погладила волосы дочери.

— Ну, посмотрим, — тихо сказала она, — возможно, ты передумаешь.

— Нет, не передумаю, — упрямо сказала Мадди, выпрямляясь. Она повернулась, чтобы посмотреть на мать, и схватила ее за руку. — Ты должна помочь мне, мама. Если он вернется в пятницу, я не смогу его видеть. Не смогу. Ты поможешь мне?

Фелисити нагнулась и поцеловала макушку дочери.

— Я обещаю, Мадди. Оставь Майкла Харрингтона мне. — Ее карие глаза заблестели, как у встревоженной курицы-наседки. — Ты, возможно, не хочешь говорить с ним, но есть несколько слов, которые я должна сказать этому мужчине.

На лице Мадди мелькнула слабая улыбка. Сегодня утром она, вероятно, потеряла любимого, но приобрела мать.

Майкл прилетел в Бостон в пять вечера в пятницу. Он великолепно себя чувствовал. Его встречи с Барреттом и Эпстайном прошли гораздо лучше, чем он ожидал. Предстояло выполнить еще много подготовительной работы, но благодаря его стараниям колеса уже завертелись. Он был уверен, что его план осуществится, а значит, можно наконец сказать Мадди о его предложении. Это также означало, что пришло время сказать ей и про «Лямур». Он не сомневался, что его новое предложение сгладит то разочарование, которое она испытает, обнаружив, что ее обошли. Теперь все, что Майкл хотел для Мадди, могло осуществиться.

Он нашел автомат в аэропорту и позвонил своей сестре Синди.

— Привет. Мы только что сели. Послушай, в какое время праздничный обед?

— В семь часов. Почему бы тебе не прийти прямо сейчас — выпьешь, немного отдохнешь перед тем, как начнется это светопреставление.