Грация Верасани - Возьми меня, моя любовь

Вдыхаем и выдыхаем, и единственный шум — от карамельки с ментолом, которую он нервно грызет. Эмилио заговаривает первым.

— Никогда не спрашивал, почему ты бросила театр.

Серьезная тема, которой раньше не касались; набираю воздух, прежде чем ответить.

— На сцене мне было плохо, я обливалась потом под семью одежками, сбивала дыхание и забывала слова. Единственное, что запомнилось из этого экспириенса, — кислый запах подмышек.

— Ты могла бы стать великолепной комической актрисой.

— Мне это уже говорили, — отшучиваюсь. — А ты думал когда-нибудь, — говорю уже всерьез, — обо всех возможностях, которые упустил?

Эмилио улыбается.

— В твоей жизни что-то не так?

— Да нет. У меня есть деньги на бензин, на сигареты, на ужины с тобой…

— И дом, куда можно прийти и отоспаться с чувством выполненного долга.

— Выходит так.

Но никто из двоих не хочет подниматься со ступенек.

— Думаю уехать вскоре.

— Куда? — спрашиваю с невозмутимым видом.

— В Индию, Австралию… Еще не решил.

— Агата?

— Звонил ей вчера, сказал, что все кончено.

— А она?

— Спросила, разве что-то начиналось?

Жаркий ветер, возвещающий о начале лета, ласково прижимает нас к ступеням. Из соседнего переулка доносятся кошачье мяуканье и шум автомобиля, который притормозил на перекрестке и затем сорвался с места. Вечерняя ли это усталость или выпитый алкоголь, как знать, что вызывает магию случая и сопутствующую ей близость, некое одномоментное единение… Рядом молча затягивается Эмилио. В этот момент мне ничего больше не нужно. Возможно, в кино люди занялись бы любовью прямо под звездами, здесь, прислонившись к стене закрытого бара, среди окурков и помойных запахов. Но в жизни, когда тебе за тридцать, все куда сложнее, и новая история рискует только лишь напомнить предыдущие. Когда единственное, о чем получается думать, — это то, что рано или поздно каждая история заканчивается.

Эмилио не задумывается об этом. Он гладит меня бережно и нежно, затем просовывает руку под майку и принимается массировать мне спину.

Я могла бы спросить, что он делает, если бы неожиданно губы не прильнули к моим. Поцелуй без языка длится одно мгновение. Когда он отстраняется по-джентльменски, я возвращаю сигарету в рот.

Смотрю на Эмилио. Сейчас можно сказать, что я — женщина, которая никогда не просыпается с улыбкой. «Любовник на одну ночь», — думаю я. Одна ночь. Брось, Габри! Это могло сойти с кем угодно, но не с ним.

— Дашь прикурить?

Пробую унять драматичность момента:

— Все всегда происходит не вовремя, — и передаю зажигалку.

— Ну да, — кивает он. — Мы все опаздываем.

Поднимается и, забавляясь, пинком откатывает ногой пустую бутылку.

— Помнишь? Ведешь себя, будто в кармане лотерейный билет, а ты выкидываешь его, прежде чем узнаешь, что выиграла… — Эмилио все понимает. — Надо больше пить, перед тем как провоцировать тебя. Одного джин-тоника недостаточно.

У меня рождается ощущение, что жизнь только что разделилась надвое: то, что есть, и то, что могло бы быть.

Встреча с Джулией, бывшей пациенткой Мартины, состоится у нее дома. О женщине я знаю только то, что до нервного срыва она работала дизайнером интерьеров, а теперь переезжает жить в Канаду к сестре. Мартина не наблюдает ее уже больше месяца, но Джулия еще ходит на прием, чтобы посоветоваться или выписать рецепт.

Лифт останавливается на пятом и последнем этаже, давлю на кнопку звонка, под которым написано «Каланчи», и после пары трелей мне открывает Джулия. Она с короткими светло-русыми волосами, большими ясными карими глазами, в вареных джинсах и безразмерной голубой майке. Ей сорок один, как мне сказала Мартина, но выглядит лет на десять моложе, как минимум.

Меня приглашают в гостиную с высоким потолком, с абстрактными картинами на стенах, обшитых деревом, в центре комнаты обосновался длинный мягкий диван с цветастой обивкой; книжная стенка с телевизором и встроенной стереосистемой; отсюда видна кухня со столом из кованого железа и несколькими связками ключей, возможно, от последних жильцов.

Джулия извлекает «Филипп Моррис» из пачки и приглашает присесть на диван.

— Чаю?

— Да, спасибо, — откликаюсь, глядя, как она между делом ставит две большие чашки, полные воды, прямо в микроволновку.

— Хорошо, — говорит Джулия, садясь в кожаное кресло в углу, рядом с диваном, и смотрит, как я вынимаю из сумки верный блокнот. — Мне рассказывали о твоей книге.

Я колеблюсь:

— Точно?

— Конечно.

— У меня пока лишь несколько смутных идей.

Тотчас же успокаиваюсь под ее звонкий смех и смеюсь сама.

— Можно ими с тобой поделиться?

— Конечно, — отвечает Джулия. — И спасибо за пунктуальность. У меня самолет меньше чем через два часа.

— Мартина так и сказала.

Джулия поднимается, выуживает с полочки два чайных пакетика и опускает в чашки; та, что предназначена мне, — моего любимого цвета, серого.

— Начнем?

Откашливаюсь, прочищая голос:

— Ты еще принимаешь лекарства? Седативные, антидепрессанты…

Джулия улыбается, показывая ровные белые зубы:

— Что ты обо мне знаешь?

Я припоминаю, о чем рассказывала Мартина.

— Ты долго была с женатым мужчиной…

— Знаешь, что это означает?

— Примерно.

— Я познакомилась с ним в гимнастическом зале, после степ-аэробики. Инженер-конструктор, такой милый, лет сорока пяти. Я уже слышала разговоры о нем от подруги-архитектора. Болонья — небольшой город…

— А его жена, какая она?

— Одна из тех, кто знает, как удержать мужчину. Незаменимая… Заполняет всю жизнь. И потом, у них были дети.

Рассказчица чихает.

— Простуда?

— Надеюсь, что нет, — отвечает Джулия, сморкаясь в платок.

— Как все складывалось?

— Поначалу отношения были превосходные, особенно для такой убежденной холостячки, как я в то время. Чувствуешь себя свободной от всего, что, как думаешь, неразрывно связано с любовью. Например, от жены. Моя собеседница пытается усмехнуться. — В скрытности есть свое очарование: тайно встречаться, изобретать маленькие трюки и хитрости… Кажется, будто живешь в кино.

Она прикуривает следующий «Филипп Моррис».

— Проходит год, потом почти два, и ты снова обнаруживаешь, что скинула семь кило, что работа не радует, подруги надоедают одной и той же скучищей; залепляешь ему пощечину после занятий любовью и спрашиваешь, дождешься ли когда-нибудь дня, когда он бросит жену… Банально.

У меня была чувство, что не было в мире ничего, чего бы я не знала.

— Начались нервные срывы. Я проводила дни, шатаясь по торговому центру… Марти, доктор Люци, мне очень помогла. — Джулия глотками пьет чай и ставит чашку к ножке кресла. — В то время меня преследовали кошмары. Мозги работали вхолостую. «Если бы сказала, если бы сделала»… Делаешь себе больно и упиваешься этим, мир не существует, другие не существуют, есть только ты.