Мария Лебедева - Туфельки от «Ле Монти»

Алла жаловалась, что работы, а следовательно, средств к существованию у нее нет и, пока она не придет в хорошую форму, не будет; что родители не пожелали понять ее сложностей и проблем и заставляли вернуться на ниву просвещения, а она еще молода и хочет жить по-человечески, как белые люди, хочет увидеть мир и показать, на что сама способна.

Никита понял, что жалобам ее не видно конца и, перебивая, сухо спросил:

— Ты собиралась сказать мне что-то важное, помнишь?

Она немного замялась и, как бы преодолев смущение, посвятила его в свой грандиозный план, который возник в ее больной голове еще в Новосибирске и который, как она считала, был продуман ею до тонкостей. Она хотела организовать невиданный по размаху конкурс красоты, победительнице которого будет присвоен титул «Мисс Сибирь», с многочисленными спонсорами и призами в виде машин, норковых шуб и всевозможных круизов. Поскольку, по ее подсчетам, для этого требовался начальный капитал всего лишь в двадцать тысяч долларов, то она предлагала Никите стать соучредителем конкурса, вложив эту небольшую сумму, а затем, привлекая богатых рекламодателей и спонсоров, получить чуть ли не втрое больше.

— Нам бы только начать, раскрутиться, а дальше все само пойдет, вот увидишь, — торопливо говорила она, и глаза ее загорались пугающе нездоровым блеском.

«Не долечили», — подумал Никита, но, изначально поставив перед собой задачу в конфликт с ней не вступать, не злить ее, поскольку больной человек в своих поступках непредсказуем, решил отказаться от предложения и сделать это как можно мягче.

— Видишь ли, Алла, — начал он, тщательно подбирая слова, — это, конечно, хорошо... ну, все, что ты придумала, но... у меня совсем нет денег.

Никита объяснил: да, у него были кое-какие сбережения, но все ушло на то, чтобы привести квартиру в божеский вид, на покупку новой техники и машины. Внутри у него все закипало от злости, что он вынужден рассказывать о своих убытках человеку, который все это и устроил, да при этом еще играть в ее игру, будто им обоим ничего про то неизвестно.

Алла сделала вид, что угон машины — неприятная для нее новость, даже сочувственно покачала головой, дескать, бывают же такие сволочи, охочие до чужого добра, а мы, порядочные граждане, постоянно страдаем от их бесчинств. Никиту мутило от ее лицемерия, но он сдерживался изо всех сил, понимая, что на карту поставлено счастье и спокойствие не только его самого, но и будущей жены и что с этой женщиной, которая сидит напротив и время от времени бросает на него мутноватый взгляд, ухо надо держать востро.

— Наталья сказала мне, ты скоро женишься? — неожиданно спросила она, как бы не доверяя подруге и желая получить информацию от самого Никиты.

Он невольно вздрогнул. «Черт меня дернул за язык!» — ругал он себя, потому что меньше всего на свете ему хотелось сообщать именно эту новость и именно ей. По его замешательству она, очевидно, поняла, что Наталья сказала правду.

— Наверное, немало денег уйдет на свадебные хлопоты? — неприязненно проговорила она.

Глаза ее вдруг сузились, стали похожи на две серые щелочки, губы задрожали, и все лицо исказила гримаса. «Ну, началось...» — с ужасом и отвращением подумал Никита, собираясь закруглить разговор и как можно скорее выпроводить ее и уехать к Ирине.

Но Алла, вопреки его ожиданиям, не зарыдала, а напротив, приняв воинственную позу, стала обвинять его в черствости и эгоизме, в том, что он не хочет поддержать ее в славном начинании и единственное его желание — затолкать ее в болото, в то время как сам он собирается беззаботно жить с новой женой и кататься по зарубежным командировкам. Речь ее становилась все более бессвязной, и наконец она договорилась до того, что он разбил ее сердце, потому что забыть их любовь она не может и в больницу попала из-за него, так как хотела свести счеты с жизнью, которая без Никиты ей совсем не мила.

Никита ничему не удивлялся, он ожидал от нее чего угодно, самой наглой и беспардонной лжи, на какую она способна, если ей это на руку. Он думал только о том, как следует вести себя в подобной ситуации, чтобы предотвратить начинавшуюся истерику и прийти хоть к какому-то компромиссу.

— Алла, выслушай меня спокойно, — сказал Никита, перебивая поток ее обвинений и призывая на помощь все самообладание, — давай рассуждать здраво. Вспомни, что почти два года назад мы расстались с тобой полюбовно, так сказать, по взаимной договоренности. — Ему очень трудно было держать себя в руках и напоминать обстоятельства развода этой особе, когда его единственным желанием было схватить ее за шиворот и вышвырнуть за дверь, чтобы никогда до конца жизни не видеть ее и не слышать о ней. — Так вот, по этой договоренности ты получила прекрасную квартиру и обещала оставить меня в покое и, главное, дала слово, что ноги твоей не будет даже близко. Помнишь?

— Да, я-то помню, ты вот только все забы-ы-ыл, — затряслась вдруг она в неудержимом плаче.

Никита встал и отошел подальше, вспомнив сцену в квартире Петра. Поэтому он не только отошел, но и старался не отвлекаться и не выпускать ее из поля зрения, следя за каждым движением, чтобы, если ей вдруг придет охота обниматься, тут же пресечь все попытки.

Но Алла, судя по всему, не собиралась кидаться на него с объятиями, равно как не собиралась и уходить, а сидела, обливаясь слезами и причитая о своей загубленной жизни и оплеванной любви. Никита молча наблюдал, как она размазывает по лицу потеки туши с ресниц, отчего вид у нее был потешный, карнавальный, но одновременно какой-то тревожащий и даже зловещий.

Не в силах больше выдержать этого воя, Никита, стараясь говорить как можно мягче, спросил:

— Чего же ты хочешь от меня, Алла? Я-то чем могу тебе помочь?

За последний год он задавал ей этот вопрос неоднократно, на разные лады и с различной интонацией, поднимаясь на вершины благородного пафоса и спускаясь в бездны фатальной обреченности, когда ему казалось, что нести ему этот крест всю оставшуюся жизнь.

Сейчас Никита говорил мягко, доверительно и проникновенно, ненавидя всей душой ее, а заодно презирая себя за свое лицемерие, утешаясь лишь мыслью, что лицемерие это вынужденное, так как перед ним человек не просто злой, а больной, вроде сумасшедшего с бритвою в руке.

Эта проникновенная интонация так подействовала на Аллу, что она заплакала еще пуще. Сквозь слезы она продолжала обвинять его в том, что он мог бы, да не хочет помочь ей с конкурсом, а это единственная ее возможность твердо встать на ноги.

— Я же сказал тебе, Алла, — настойчиво повторил Никита, — у меня совсем нет денег.

— Совести у тебя нет, а не денег, — взвыла она, — уж я-то знаю, сколько ты зарабатываешь...