Мария Лебедева - Туфельки от «Ле Монти»

Они с Петром долго ломали голову над тем, как же могла она вычислить местонахождение своего бывшего мужа, но так ни к какому выводу и не пришли. Адрес-то Петра она, конечно, знала, но вот почему не поверила секретарше и родителям, что он находится в командировке, — загадка. Маловероятно, что кто-то из общих знакомых мог увидеть Никиту и сообщить ей: общественным транспортом Никита не пользовался, ездил всюду на своих «Жигулях», с Максом предпочитал от дома никуда не отходить, выгуливая его на лужайке перед подъездом. И тем не менее это случилось, она разыскала его и заявилась к Петру под тем предлогом, что ей срочно необходимо поговорить с Никитой. Никиту давно уже трясло от всех ее разговоров, он заранее знал, что она может ему сказать. Петр стоял за друга горой, заявив, что в его квартире ноги ее не будет, а если она тут же не уйдет, он вызовет милицию и ее запросто увезут в вытрезвитель, потому что она, мягко говоря, не в лучшей форме. Никита поразился непреклонности и даже резкости Петра. Это было так не похоже на него, мягкого и тактичного человека, который, Никита знал, и мухи не обидит. Но у Петра, видимо, скопилось столько злости на эту женщину, которая обвела друга вокруг пальца, оттяпав большую часть его жилплощади, испортив ему полтора года жизни, и которая до сих пор еще покушается на покой Никиты, вынужденного сломя голову бежать из своей убогой клетушки, где оказался благодаря ее проискам, к другу детства. Так кто же, кроме друга детства, способен спасти Никиту и оградить его от посягательств этой наглой особы?

Так рассуждал Петр, а Никита только диву давался, как твердо и грозно может говорить его друг, если задеть его за живое. Этот тон подействовал на Аллу в прямом смысле слова отрезвляюще, и она действительно ушла. Никита понял, что, вероятно, Петр прав и с подобными людьми только так и следует разговаривать.

С обменом квартиры у Никиты все не получалось, а вскоре Петр уехал на очередные поиски минералов и оставил другу свое жилище на целых три месяца. Недели через две после его отъезда Алла заявилась снова, но не одна, а в компании двух молодчиков в кожаных куртках. Лет двадцать-двадцать пять, бритоголовые, у обоих серьга в ухе и бессмысленный, тупой взгляд. Не открыть Никита не мог, потому что жалел Макса, привыкшего караулить квартиру и оповещать бесконечным заливистым лаем хозяина, который, возможно, не слышит звонка. Остановить Макса можно было, только открыв дверь, иначе пес, прочно усвоивший свою обязанность, мог бы этой самой жизни лишиться, захлебнувшись неистовым лаем и визгом.

Никита не удивился сопровождавшим ее лицам, потому что давно знал ее странную тягу к порочным малолеткам, по виду не то рэкетирам, не то наркоманам, а скорее всего, сочетавшим первое со вторым.

— Что у тебя за любовь к подросткам? — раздраженно спрашивал он у жены, когда они жили вместе. — Это что, ностальгия по работе в школе?

Но на его язвительность она отвечала, что, во-первых, они всего-то на три-четыре года моложе нее, а во-вторых, с ними она чувствует себя спокойно, в обиду они ее на дадут. Кто собирается ее обижать? Никита понять так и не мог, а она объяснять не хотела.

И вот сейчас она стояла перед Никитой с двумя своими «телохранителями» и упрямо заявляла, что ей надо с ним поговорить.

— А эти молодые люди при чем? Они тоже хотят мне что-то сказать? — сухо спросил Никита.

— Мальчики нам не помешают, — быстро откликнулась Алла. — Они здесь побудут, даже в квартиру не войдут. Твой друг выгнал меня, и я подумала...

— Подумала, что мальчики уговорят его впустить тебя? — подхватил он.

Один из «мальчиков», неутомимо жуя резинку, презрительно хмыкнул, второй невозмутимо работал челюстями. Во избежание скандала, который мог произойти и вызвать на лестничную клетку соседей из ближайших квартир, Никита впустил настырную женщину, но при этом был так зол, что, игнорируя все традиции гостеприимства, не предложил ей даже раздеться. Она сама сняла меховую куртку и прошла в комнату.

— Ну? — нетерпеливо сказал Никита. — Что же ты хотела мне сказать? Хотя, по-моему, уже давно все сказано, и, честно говоря, я не понимаю твоего поведения.

Алла молчала, опустив глаза, и вдруг Никита уловил какое-то сопение, а потом всхлипывание. Она плакала. Он отвернулся и стал смотреть в окно, выходившее на припорошенную снегом лужайку, мечтая о той минуте, когда это представление закончится и они с Максом смогут выйти на прогулку. Он стоял спиной к ней и не видел, как она очутилась возле него, но уже в следующее мгновение ее руки обхватили его за шею, она стала как-то неестественно медленно сползать, цепляясь за него, трясясь в рыданиях, не в силах выговорить членораздельно ни одного слова, только: «Ты... люби... един... могу... тебя...».

Вот оно, подумал Никита, то самое страшное, что видел он в ночных кошмарах, когда она душит его своей любовью, а он, не в состоянии вырваться из ее цепких рук, начинает орать и просыпается. Теперь нечто подобное было наяву: она хватала его руками все ниже, ниже, ее заплаканное лицо в потеках косметики терлось о его одежду, и это вызвало у него такой жуткий приступ брезгливости, что он, оттолкнув ее, опрометью бросился в туалет, думая, что сейчас его стошнит. Алла же по-своему расценила его порыв, решив, что он не смог выдержать ее женских чар и трусливо бежал, чтобы им не поддаться. Поэтому она сделала вывод, что «лед тронулся», но в данном случае лучше «не дожать», чем «пережать», и, когда он вернулся в комнату, уже спокойно сидела в кресле и приводила себя в порядок, достав пудреницу и разложив на столе свои нехитрые принадлежности для восстановления женской привлекательности. Спектакль был окончен. От возмущения Никита потерял дар речи, смел одной рукой парфюмерию ей в сумку, другой схватил ее за плечо, подтащил к двери и вытолкнул на лестничную площадку, захлопнув дверь перед самым носом изумленных «мальчиков».

Однако напрасно он полагал, что этим поступком поставил все точки над «i» и продемонстрировал отвращение к ней. Плохо знал он свою бывшую жену! Алла вопреки всему осталась в уверенности, что Никита испугался своей мужской тяги к ней, поэтому и поступил так грубо и бестактно. Она считала, что за этой грубостью крылась элементарная похоть, в которой не всякий захочет признаться даже самому себе.

Вот так они в очередной раз не поняли друг друга и остались каждый при своем мнении: Никита считал, что оскорбленное женское самолюбие не позволит ей больше появиться у него, а она... Она хотела дать ему некоторое время для «охлаждения», чтобы затем снова пустить в ход свое обаяние и тем самым нанести ему удар, но уже такой сокрушительной силы, после которого он не смог бы оправиться и был бы согласен на все, как это и случилось в свое время, когда он женился на ней.