Александра Гейл - Дневник. Поздние записи [СИ]

— Как ты? — спросил Дима в день выписки, глядя в мои пустые глаза, на тусклые волосы и сероватую кожу.

— Не знаю, — ответила я. — Мне нужно время, чтобы прийти в себя.

Я все чаще вспоминала обстоятельства смерти Бенжамина Картера и злость Шона. Ну, если бы у меня была возможность кого-то обвинить, то я бы это точно сделала. Шон держался куда как лучше. А я сломалась.

Сидела дома, щелкала клавишами клавиатуры или смотрела в окно балкона, изредка перебиваясь чашкой кофе. И со злостью вспоминала, что пока я лежала в больнице, никто обо мне даже не вспомнил. Ладно, Лару опустим, ей я просто ничего не сказала, но Лиза, занятая своим романом с Джеймсом Маером, но мама, занятая собственным горем вместо собственного ребенка… Неужели вот так и рушатся отношения в семье? Неужели все держалось на отце? Неужели это он нас сплачивал и гасил недовольства? Неужели мы все это время так его недооценивали? После выписки жизнь пришла в стабильное русло: я выпивала снотворное и ложилась спать, посыпалась от самого громкого будильника, шла на работу, писала проекты, обрабатывала и дорабатывала коды, отчитывалась, шла домой и снова пила снотворное. Я словно перегорела, мне все стало безразлично. Лишенный интонаций голос, бесстрастная маска на лице, полное отсутствие жестов. В движениях появилась угловатость, как и в теле, и весила я столько же в последний раз в тринадцать. Какой ужас. Меня чуть в отпуск не отправили. Это на краткий миг привело меня в чувства: вот что, по их мнению, я должна была делать в отпуске в полном одиночестве, забытая и заброшенная? Даже на моем фотоаппарате появился сантиметровый слой пыли. Иными словами, без работы никак, разве что совсем в петлю!

Я делала ксерокопии презентации для отчетности перед руководством, когда услышала крики в коридоре:

— Молодой человек, тут вход только по пропускам, вы не можете войти!

И к кому это посетители в обеденный перерыв ломятся? Я в здании чуть ли не одна.

— Чем быстрее откроете эту дверь, тем быстрее уйду! Если меня не впустите вы, я эту дверь разнесу к чертовой матери. Выбирайте!

Я замерла около ксерокса, вдруг почувствовав острое желание причинить боль. Оно сверкнуло на краткий миг, но затем исчезло снова. А замок, тем временем, щелкнул. Видок у Алекса был странный: на подбородке щетина, волосы взлохмачены, рубашка помята, под глазами темные круги, не начищены ботинки, плащ съехал с одного плеча, стрелка на брюках одна видна, другая почти разгладилась, только кашне осталось на месте. И на его лице было столько эмоций, что я вынуждена была отвернуться. Для меня определять их значения было слишком. А он вдруг бросился ко мне и обнял. Я не удержала в руках бумаги, и они рассыпались по всему кабинету. Он держал меня в объятиях, а я стояла по стойке смирно, не в состоянии выдавить из себя хоть какую-нибудь эмоцию: ни радость, ни раздражение. Ни слез, ни слов. Внутри все будто вымерзло.

— Я был в Японии, только из аэропорта. Я не знал… Мне только сегодня ночью Дима позвонил… — он отстранился, обхватил мое лицо руками и заглянул в глаза. И застыл. — Карина… — встряхнул он меня за плечи. — Скажи хоть что-нибудь! — с оттенком паники произнес он.

Сказать? Что сказать? Ах да, конечно…

— Мне нужны эти бумаги, — выдавила я, указывая на бумаги на полу. Алекс сглотнул, а потом наклонился и действительно стал их собирать. Он почти на коленях ползал вокруг застывшей столбом меня. И он не только их собрал, но и разложил по комплектам согласно нумерации. — Спасибо, — бесцветно произнесла я, взяла пачку и понесла к своему столу, но Алекс не позволил уйти, но схватил меня за руку.

— Ты простишь меня? — спросил он с мольбой в голосе.

Он требовал от меня невозможного — он требовал думать и чувствовать. Я смотрела на него, не зная, что ответить. Я, в общем-то, и не злилась. Мне было на него наплевать. Оттого, что он пришел, ничего не изменилось, папа не ожил, а я не стала менее виноватой.

А Алекс продолжил, будто это могло вернуть мне меня:

— Я знаю, что не заслужил, опять. Я был не в себе. Из-за всего, что случилось, мне хотелось избавиться ото всего, что делает меня собой. И от тебя. Да, прости, но это так, я не мог иначе. Я думал, что смогу так жить, жить без тебя, но это было пыткой, настоящим адом. И когда я узнал про Алексея, я все переговоры послал к черту, и поехал в аэропорт, прости меня, я так люблю тебя! Я больше не исчезну! — Он обнимал меня, с болью заглядывал в глаза. Но мне было плевать.

Вокруг него было слишком много жизненной энергии, настолько много, что я кожей чувствовала ее жжение и хотела поежиться. Я хотела остаться одна. Мне он не был нужен. Зачем мне Алекс, когда я со всем смирилась? Но он не понимал, он запустил пальцы в мои волосы, прижал к себе снова и уперся подбородком о мою макушку. Я увидела, как дрогнул его кадык.

Не знаю как и почему, но вдруг отношение Алекса резко изменилось. От извинений и оправданий он перешел к командному тону. Как оказалось, это было в тысячу раз продуктивнее.

— Я возьму твою карточку, — объявил он. — И вернусь с едой. Тебе надо поесть.

И вдруг всю меня пронзило страшное облегчение и спокойствие, к которому я так стремилась. Мне больше не надо думать, он сам решит, сам придет и сам уйдет, ничего от меня не потребует. На работе мне будет говорить, что делать, Немаляев, а вне работы — Алекс. Мне остается просто повиноваться дирижерам. Идеально.

Через час (для большого города время рекордное) Алекс вернулся с чашкой ароматнейшего из существующих в мире кофе в фарфоровой чашечке и тарелкой банального плова. Он уже был гладко выбрит, причесан, отглажен, идеально одет. Только синяки под глазами остались. Он поставил передо мной еду и улыбнулся, но ответа не дождался, а потому отвернулся и начал знакомиться с моими сослуживцами.

— Всем добрый день, — лучезарно улыбнулся он. — Алекс Елисеев, — он пожал руки мужчинам и поцеловал кокетливо протянутые пальчики Жанны.

Заглянувший к нам Немаляев, попробовал возмутиться присутствию посторонних, но меня отчитывать было вот совершенно бесполезно. Я его предельно внимательно выслушала и взялась за кофе. Он чертыхнулся и пообещал повесить на наш кабинет табличку: «Палата?6». Но неугомонный Алекс двинулся пожимать руку и ему. Он со свойственным ему обаянием поинтересовался о ничего не значащих вещах, а Немаляев помрачнел и поджал губы. Он взглянул на меня один раз, второй. Алекс сделал вид, что не заметил, продолжил болтать и о чем-то расспрашивать, а Немаляев вздохнул и сказал:

— Алекс, идите отсюда, тут полно конфиденциальных данных, вы как юрист должны это понимать.

— Да, знаю, — вздохнул тот и повернулся ко мне. — Карина, ешь. Я уверяю тебя, это вкусно. Инна заказывала. — Я моргнула, встретившись с ним взглядом, и действительно взяла вилку. — Я заеду за тобой к шести.