Александра Гейл - Дневник. Поздние записи [СИ]

Эти слова прозвучали подобно грому.

— Мое имя на все лады склоняет пресса, а твой отец пытается меня убить, и это все при том, что мы с тобой даже не вместе. Я хотела уйти, сбежать и начать все сначала. Я бежала не с ним, я бежала ОТ ТЕБЯ!

Он вдруг в несколько шагов преодолел расстояние между нами и навис надо мной.

— Повтори. Повтори то, что ты действительно хочешь со всем покончить! Скажи это вслух, глядя мне в глаза! — рявкнул он.

— Я… я не этого хочу. Я согласна терпеть, но только если есть что-то взамен. По-настоящему изумительное, ради чего можно простить и забыть все. То изумительное, что бы не оставило мне выбора, кроме как забыть. То, от чего нельзя отказаться. Не-воз-мож-но.

И с этими словами я прильнула к его губам. Он шумно выдохнул и попытался отстраниться. Тогда я начала спешно избавляться от рубашки, накинутой поверх голого тела. Может где-то там и подразумевалось нет, но он оказался не в состоянии оторвать глаз от моих пальцев и того, что было под ними.

— Нет, так нельзя, ты зла, и после операции.

— Я не потребую у тебя проектирования шаттлов. Я не особенная Алекс, я всего лишь живая.

— Ты хотела уйти! — воскликнул он, наконец, оторвавшись от созерцания полоски кожи между полами рубашки.

— Так заставь меня остаться! — закричала я в ответ.

И он резко обхватил руками мою талию, заставляя запрокинуть голову и целуя так, что да, мне захотелось остаться, а желательно навсегда. Потом его губы опустились ниже, чертя дорожку вниз по шее, грудине, животу, до самого юга. Я вскрикнула и попыталась отстраниться, однако он просто заставил меня вышагнуть из пижамных штанов и трусиков разом. А он выпрямился и прошептал у самого моего уха:

— Если ты надеваешь мою рубашку, то кроме нее на тебе не должно быть ничего.

По коже побежали мурашки. Потому что это его слова были слишком интимны. А затем без предупреждения он подхватил меня на руки и, не переставая целовать, понес наверх. Я не помню подъема, я не помню ничего, да и что я могла запомнить, кроме него? Кроме его рук, в которых было так спокойно, кроме его губ, которые не позволяли мне ни на мгновение выплыть из сладких грез. Наверху, как и предсказывал Алекс, нашлась и спальня, и королевских размеров кровать, около которой он меня поставил на ноги… а затем начал раздеваться. Мне было немного стыдно за саму себя, но оторвать взгляд от этого зрелища я оказалась не в состоянии. От понимания честности и откровенности, до которой мы, наконец, друг с другом дошли, я вдруг осознала, что он — моя реальность, с которой приходится и придется считаться. Он не призрак, не миф. И эта любовь, несмотря на порочность, неправильность и осуждение, — то, от чего не спрятаться, не убежать. И нисколько не хочется. Я просто устала от отговорок.

Кончики моих пальцев опустились на его смуглую кожу. Алекс застыл, словно я сделала что-то куда как более обидное… или более интимное. И я тоже дальше не двинулась, мы встретились глазами, словно в страхе или неверии, будто только что понимание на нас обрушилось. А потом он резко наклонился, заставляя меня лечь на кровать. Каждое его действие было страстным, пылким, ярким, подобным маленькому взрыву. Он будто знал, чего я хотела, будто каждое движение было строго выверено, и я не могла отделаться от бьющейся на задворках сознания мысли, что за всем этим стоит ну просто гротескный опыт. Однако он будто почувствовал мое настроение, так как следующие его ласки и поцелуи заставили меня потерять способность строить логические цепочки.

Когда он начал стягивать с меня последнюю часть одежды, которая еще осталась — его рубашку — я попыталась помочь, однако он не позволил, сказав, что моему животу итак досталось, что травм нам достаточно. Лежа на этой самой кровати, я вдруг запаниковала, потому что понятия не имела, насколько хорошо выгляжу, ведь на пресловутых эротических фотографиях у девушек каждый волосок на своем месте, а в жизни… все иначе. Тем более что я целый день провела на полу на жаре и мне не мешало бы принять душ. В тот раз, когда мы пришли с маскарада, ситуация была куда как более подходящая, он все рассчитал идеально, но все пошло не по плану… А теперь без плана…

— Алекс…

— Тише. — За своими мыслями я не заметила, что он смотрел на меня… и как смотрел. Мне вдруг стало тепло-тепло, а затем и вовсе горячо, и я сошла с ума. Я обвила руками его шею, притягивая к себе, нуждаясь в его поцелуях, прикосновениях. Он застонал мне в губы, спускаясь ниже, вынуждая меня позабыв о боли, о любой, физической ли, нет ли, выгибаться ему навстречу в ожидании большего. В ожидании всего. И терпения становилось все меньше.

И он снова все понял, пробормотал что-то вроде «к черту», и в следующее мгновение мы стали единым целым. Я вскрикнула прижимаясь к нему, и он тоже застонал, и начал двигаться, медленно, а затем быстрее, и быстрее, пока ничто иное не перестало существовать. Пока мир не свелся до эгоистичной потребности в завершающей стадии близости. Пока эхо наших голосов не разнеслось по темной спальне, не оставляя нам ни малейших секретов и иллюзий относительно друг друга.

И только я успела отдышаться, как он сказал:

— Еще.

На улице уже начинало светать, когда вдруг на меня снизошло озарение. Я замерла и напряглась.

— Алекс, а где кольцо Дениса? — И его рука сильнее сжалась вокруг моей талии. — Я думала, что оно потерялось при падении, но если ты меня поймал, то это навряд ли правда. Где оно?

— Оно тебе не нужно! — огрызнулся он.

— Нет, оно мне нужно.

— Нет, не нужно! — Я повернулась к нему.

— Сожалею, Алекс, но оно мне очень даже нужно! И пока его у меня нет, можешь забыть о продолжении банкета!

— Ты что, издеваешься? — фыркнул он.

— Это было, это то, на что ты меня сподвиг, и ты итак уже убил Ковальчука, кольцо отдай.

— Нет, — фыркнул он.

И я его в отместку… укусила. Больно. Но это сработало:

— Ты серьезно?! — воскликнул он.

— Серьезнее не бывает!

Он ничего не ответил, только шумно засопел.

Тем днем, когда в Санкт-Петербурге вновь появился Шон Картер, я просто сидела на работе. Я сначала даже не заметила как замер весь отдел, но услышала, когда около моего стола стихли его шаги. Я просто машинально поставила еще один брэйкпойнт, заготовила улыбку, подняла глаза и увидела… его. А затем вскочила со стула и бросилась к нему на шею.

— Ты в России! — воскликнула я. А Шон ничего не сказал, поморщился и молча протянул мне билет на самолет.

— Что это? Зачем мне в Рим?

— Потому что в Риме живет Манфред.

Мой мир строился на постулате, кто Манфред недосягаем, как бог. И то есть у меня в руках оказался ключ от поднебесной.

— Ты предлагаешь мне лететь к Манфреду?