Татьяна Булатова - Не девушка, а крем-брюле

Это «никому!» автоматически увеличило важность происходящего, и половина мальчиков просто разинула рты.

– У меня беда.

– Беда-а-а?! – прошептал, широко раскрыв глаза, Сеня Кулешов, так же, как и все остальные, влюбленный в Василису Юрьевну.

– Да… – Ладова многозначительно помолчала. – Меня заколдовала злая колдунья на два года. (Цифра «два» была выбрана не случайно, ровно через полтора года Василиса должна была выпустить свою первую группу.) Теперь, если мне подарить хоть что-нибудь, я заболею и умру.

– Совсем? – ахнул Женя.

– Совсем. А жить хочется. Могу я на вас рассчитывать? – строго спросила у ребят Василиса и сделала вид, что вытирает слезы.

– Не плачьте, Василиса Юрьевна, – загалдели мальчишки и тут же решили установить тщательный контроль друг за другом.

– Иначе – того! – сурово произнес Женька и воспроизвел жест, известный половине мира как «голова с плеч».

При разговоре с девочками Ладова придумала другую историю.

– Просто хочу похудеть, – честно призналась Василиса, понимая, что ни одна из ее подопечных не будет делиться с нею материнскими сокровищами, ибо главное их предназначение состоит в том, чтобы украсить себя, а не воспитательницу детского сада, пусть и любимую. – Понимаете?

– Я тоже хочу, – в унисон с нею поделилась заветными помыслами толстая Чебурахина.

– Значит, будем худеть вместе, – поддержала ее Ладова и тут же обратилась за помощью к девчонкам: – А вы будете следить, чтобы нам с Таней ничего сладкого в рот не попадало. И этим, – Василиса показала глазами на дверь с матовым стеклом, за которым легко угадывались приплюснутые носы и приставленные уши, – ни слова!

Команды: «Никому!» и «Ни слова!» держали старшую группу детского сада № 69 в особом тонусе до начала дневного сна. Но переживать «доверенную» воспитательницей тайну в одиночку некоторым оказалось не под силу, и толстая Чебурахина кокетливо поинтересовалась у главного разбойника Жени Щербины, о чем же все-таки шла речь на закрытом совещании.

– Никому не скажешь? – поблескивая глазами, спросил Женечка и высунул нос из-под одеяла.

– Нет. – Чебурахина в знак серьезности своих намерений закрыла глаза.

– Василиса Юрьевна скоро умрет, – открыл тайну Щербина, и Таня Чебурахина от ужаса зажмурилась и даже прикусила язык.

Что произошло в сознании влюбленного молодого человека, одному только Господу Богу известно, но из всего рассказанного Василисой Женечка запомнил только одно: в конце пути его возлюбленную ждет смерть. Эта версия прояснила в голове у Чебурахиной какие-то невнятные моменты недавнего разговора, и она задумчиво произнесла:

– И что же делать?

– Спасать! – по-мужски ответил Щербина и накрылся с головой одеялом.

Страшная «тайна», «доверенная» Василисой Юрьевной детям, оказалась слишком серьезным, просто невыносимым испытанием для растущих организмов. И чтобы уберечь любимую воспитательницу от гибели, дети пошли к родителям со словами: «Только никому не говори…»

На следующий день Василиса поймала на себе сочувствующие взгляды переминавшихся с ноги на ногу родителей своих воспитанников.

– У вас что-то случилось? – напряглась Ладова и на всякий случай застегнула верхнюю пуговицу на халате.

– Нет, – покачали головой родители и с пониманием посмотрели друг на друга: «Как жаль! Еще такая молодая, а уже…»

Слухи о тяжелой болезни Василисы Юрьевны вскоре дошли и до ушей заведующей детским садом, которая времени терять не стала, вызвала Ладову к себе в кабинет и, усадив перед собой, сердобольно поинтересовалась:

– Могу я чем-нибудь вам помочь, Василиса Юрьевна?

– Да, – Ладова посмотрела ей прямо в глаза. – В группе практически нет мела, заканчивается гуашь. Я понимаю, вы скажете: «Что вы хотите? Конец года!». Но, поверьте, мне неудобно просить у родителей, чтобы они обеспечили своим детям раздаточный материал.

«Эх, – чуть не прослезилась заведующая, – не много тебе, девочка, просить осталось… Ты не у родителей проси, у Боженьки», – захотелось произнести ей вслух, но она удержалась и заменила одну тираду другой:

– Разве это проблема?

– Не знаю, вам видней.

Ответ заведующей не понравился. Она несколько иначе представляла себе разговор с Ладовой. И даже репетировала: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Но почему-то вместо страшных откровений и горьких жалоб сидевшая перед ней, причем с виду абсолютно здоровая, Василиса Юрьевна демонстрировала довольно-таки нетипичное поведение для неизлечимо больного человека.

– Я должна вам сказать… – заведующей пришлось менять стратегию на ходу. – Что до меня дошли слухи о вашем, так сказать, особом положении…

Василиса побледнела, тотчас же вспомнив Гулькино предупреждение о возмущении родителей, не досчитавшихся в своих сокровищницах некоторых экспонатов.

– Вы вправе ничего не говорить мне о своем самочувствии, – продолжила заведующая, – но гораздо честнее с вашей стороны было бы уведомить меня о ваших дальнейших планах…

Ладова ничего не понимала.

– Я старше вас. По возрасту вы вполне могли бы быть моей дочерью. И я хочу сказать вам, как мать: «Ничего не бойтесь». У молодых всегда есть шанс, потому что у организма есть силы к борьбе. Гоните болезнь! Сражайтесь за свою жизнь! – с пафосом проговорила заведующая и смахнула слезу, ибо точно знала, что нет у молодых никакого шанса: процессы идут так быстро, что человек сгорает за два-три месяца. На то он и скоротечный рак.

– А какой у меня диагноз? – осторожно уточнила Василиса, до которой, похоже, понемногу стало доходить, что произошло какое-то недоразумение.

– Не будем об этом, – заведующая с тоской посмотрела на пышущую здоровьем Ладову и представила свою сотрудницу в гробу. Гроб был обит розовым шелком, и на голове у заснувшей Белоснежки был скромный веночек с вкраплениями флердоранжа. – Каким бы он ни был, все равно – боритесь, – она осторожно взяла Василису за руку. – И рассчитывайте на меня: ваше место будет ждать вас.

– Спасибо, – растрогалась Ладова и уточнила: – То есть мне можно не писать заявление об увольнении?

– Конечно, нет, – раскрыла ей объятия заведующая. – Берите больничный, и дело с концом.

Вообще-то она хотела еще добавить: «А через три месяца будет видно», но промолчала, сочтя это негуманным, и подошла к двери кабинета, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Василисе не надо было повторять дважды, она легко встала из-за стола и в два шага оказалась около двери:

– Если я почувствую себя плохо, то обязательно воспользуюсь вашим предложением. А пока – можно я пойду к детям?

– Можно, – грустно улыбнулась ей заведующая. – Дети лечат.

Василисе хотелось усмехнуться в ответ, но она сдержалась и, выйдя из кабинета начальницы, натолкнулась на сердобольный взгляд попавшейся ей в коридоре нянечки ясельной группы. Потом с не меньшей жалостью на нее посмотрели и работники кухни, в сознании которых никак не увязывалось два понятия: Белый Слон и скоротечный рак. Но когда к ней еще и подошел всемогущий папа Жени Щербины и, опустив глаза, напомнил, что лучшая медицина – это медицина Израиля, Ладова взорвалась.