Диана Килина - 2. Вторая книга серии 1+1=?

– Ерунда какая—то, – тихо говорит он.

– Это неважно.

Через неделю мне разрешили приподниматься, и я потихоньку стала питаться самостоятельно. Оказалось, что моё лечение и пребывание в отдельной палате полностью оплачено господином Филатовым Артуром Генриховичем, который практически безвылазно находился со мной с тех пор, как я пришла в себя. Я уговаривала его поспать по—человечески, но он упорно отказывался уходить; поэтому нам просто поставили дополнительную кровать, которую Артур сразу же придвинул вплотную к моей. Я не могла поворачиваться и шевелиться, поэтому просто лежала на спине, а он обнимал меня одной рукой и зарывался лицом в мои спутанные волосы.

Джексон появлялся каждый день после работы, а почти всю пятницу и субботу находился рядом. Я попросила принести мне ноутбук, но он отказался, мотивируя это тем, что в новостях слишком много говорят о трагедии. Наверное, он прав, и мне пока не стоит видеть и читать об этом, потому что воспоминания слишком свежи.

Натали тоже заходила, всегда с корзиной фруктов и шоколадных конфет в руках; с неизменной улыбкой и шутками про своих клиентов. Артур назвал её «потешной путаной» как—то раз, и я долго смеялась сиплым смехом над этим прозвищем. Ещё больше я хохотала (если лающие смешки можно так назвать), когда Джексон поприветствовал его: «Эй, привет, музейный экспонат» и лицо Артура вытянулось до невозможности и исказилось гримасой гнева; но тут же сменилось широченной улыбкой, едва Женька хлопнул его по плечу и каркнул: «Расслабься, Арчи».

Вопрос с издательством до сих пор был открытым, и я, честно признаться, боялась даже думать об этом. Возвращать аванс, пусть небольшой, но всё же; оплачивать неустойку – откуда я возьму такие деньги? Просить у Артура для меня было просто невозможным, он итак тратил бешеные суммы на моё лечение, а впереди ещё долгая физиотерапия и восстановление. У меня были сломаны три ребра, бедро и ключица; травма шеи; к тому же кожа на руках в некоторых местах была содрана почти до кости осколками и арматурой. Когда мне меняли повязки, и я впервые увидела свои руки, я вскрикнула от ужаса – огромные, уродливые швы лилового цвета бугрились от запястьев к локтям.

Я гребаная невеста Франкенштейна.

Несмотря на всё это, я чувствовала себя хорошо. Не отлично, не лучше всех – просто хорошо. Осознание того, что я выжила приходило постепенно – как туман, рассеивающийся по утрам над поверхностью озёрной воды. Сначала я думала о тех, кто погиб; гадала, как много детей остались сиротами; сколько женщин потеряло своих мужей и сколько мужчин остались без женского тепла. Затем, я начала размышлять о других, таких же как я – раненых, переживших шок и ужас, с поселившимся навсегда страхом перед обычным походом в магазин за буханкой хлеба и молоком.

Странно, но не было чувства превосходства от того, что я осталась жива. Не было гордости, не появилось ощущение какой—то особенности. Я просто жива – констатация факта. Я не думала о том, что мне дали второй шанс; что я должна выполнить какой—то план, предназначенный свыше. Не было переосознания, переосмысления, понимания ценности жизни – я и до этого её ценила. Просто произошло что—то неподвластное мне, и я с этим справилась. Всего лишь выжила, и ничего больше.

Только иногда среди ночи просыпалась в холодном поту, потому что снилась темнота и грохот. Треск, хлопки, звуки падающего бетона, скрежет металла и вой людей. Снилась не картинка, нет – её как будто вырезало из памяти; но снились ощущения и звуки. Голоса, последние вздохи людей, пронзительный детский плач, крики спасателей, шорох пыли и стуки камней друг о друга. Звон битого стекла, запахи – омерзительные, отвратительные и едкие.

В такие моменты глаза снова начинало царапать и жечь, и я не могла открыть их; только жадно глотала ртом воздух, радуясь тому, что больше не больно дышать. Артур успокаивал, хрипло дышал мне в ухо, гладил по волосам и говорил, что всё будет хорошо, что всё закончилось.

– Так что с издательством? – спросил Джексон в один из своих визитов.

Кажется, это была пятница или суббота. Артур ушёл в душ, а Женя дразнил меня запахом кофе из маленького пластмассового стаканчика, которые выдаёт аппарат на этаже. Мне пока кофе пить нельзя, но я очень скучаю по этому вкусу.

Вкусу прежней жизни, жизни «До».

– Нужно связаться с Мариной, – я медленно пригладила больничное одеяло на моих ногах и поправила застиранную ночнушку, – Искать деньги.

– И ты не хочешь ничего предпринять? – Джексон изогнул бровь и улыбнулся уголком губ, обозначив свои ямочки на щеках.

– А что я могу предпринять? – короткий вздох, и невольная улыбка, от того что дышать становилось легче с каждым днём, – Контракт разрывают.

Женя почесал затылок и потрепал свои длинные пряди, а потом нахмурился:

– А почему вообще их волнует реальность истории?

– Потому что, если в книге описаны живые люди, то с каждого нужно соглашение на публикацию.

– Но ведь ты не указала имен, – Джей-Джей пожал плечами, – Я на тебя в суд не подам, да и Артур тоже. И Наташка…

– Жень, дело в том, что мемуары – жанр не художественный. И я не какая-нибудь суперстар или жена олигарха, чтобы мои мемуары кто-то купил, – я глубоко вздохнула, – С этим много мороки, поэтому они не хотят связываться. Могут быть проблемы.

– Можно же что—то придумать.

– Что, например?

– Ну, может они опубликуют роман под другим именем?

– Под чьим? – я улыбнулась, – Я не думаю, что кто—то захочет публиковать такую книгу.

– У меня есть одна клиентка, – задумчиво протянул Джексон, отойдя к окну и раздвинув жалюзи, – Я могу узнать у неё, она пишет. Если ты хочешь, конечно.

– Узнавай, но я не думаю, что из этого что—то выйдет.

Он потянулся к заднему карману своих джинсов, и вытащил из него мобильник. Набрав чей—то номер, он робко улыбнулся и вышел из палаты. За прикрываемой дверью до меня донеслись обрывки фразы:

– Диана, привет. Это Джексон. Я хотел тебе кое—что предложить…

В душевой, примыкающей к палате мерно лилась вода и гудела вентиляция. Через несколько секунд всё стихло, остался только тихий, монотонный гул здания больницы. Откинувшись назад, я прикрыла глаза и вслушалась в эти звуки. Это стало машинальной привычкой, и, наверное, так ею и останется. Слушать, нет ли шорохов и подозрительного треска; не звенит ли в коридоре сигнализация. Теперь это было важным – слушать; и стало жизненно необходимым – услышать вовремя.

Дверь открылась, в палату вышел Артур с наспех надетыми на длинные ноги спортивными брюками, которые по всей видимости принадлежали Джексону – штанины заканчивались под коленями. С рыжеватых волос стекали капельки воды, падая на грудь и плечи, поблёскивая в мерцающем свете дневной лампы на потолке. Я невольно улыбнулась, глядя на него, поймала ответную улыбку и блеск янтарно—зелёных глаз.