Людмила Синицына - Узор счастья

Это был пейзаж. Океан, пляж и на переднем плане — куст неизвестного Светлане растения, на котором только-только начали распускаться цветы. Вся атмосфера была пропитана золотистым светом, какой бывает только на рассвете. День еще не начался, он только угадывался в предрассветной дымке... Светлана не раз останавливалась возле этой картины, когда проходила мимо. У нее было даже искушение повесить ее возле автопортрета, но потом она передумала и оставила ее на месте.

— Сначала рядом с ней висел натюрморт с масками. Но мне показалось, что он здесь неуместен, — призналась Светлана.

Моника чуть-чуть нахмурилась, припоминая:

— А, та зловещая маска с оружием? Да, она здесь ни к чему.

За их спинами раздался смех Беллы. Фотограф несколько раз навел камеру и щелкнул ее рядом с Максимом. Каждый щелчок звучал для Светланы как выстрел. Что бы там ни говорила Моника, реальность заключалась в том, что смелая, решительная женщина, взяв Макса под руку, шла с ним из зала в зал, и с ее стороны постоянно доносились взрывы жизнерадостного смеха.

Светлана с Моникой отошли, а Белла остановилась перед тем пейзажем, который они рассматривали.

— Прелестно, прелестно, — сказала она своим хорошо поставленным голосом. — Но мне нравятся те картины, где чувствуется твоя африканская натура: контрастные, насыщенные, колоритные. — И она потянула Максима дальше.

Краем глаза, потому что смотреть в его сторону было для нее тем же самым, что в палящий полдень смотреть прямо на солнце, Светлана заметила, что Максим держится очень прямо, неестественно прямо, как если бы проглотил шпагу. Морщинка меж бровей снова стала более отчетливой. По его виду нельзя было понять, доволен ли он реакцией публики или нет. Еще бы! У него прошло столько выставок в таких городах, как Париж, Нью-Йорк, Лондон, что ему скромная столица небольшого государства! Нет, перебила Светлана сама себя, именно эта выставка значит для него очень много. Ведь он вырос здесь, это его вторая родина. И, конечно, он приглядывается, как реагируют студенты здешней Академии искусств, какое впечатление на них производят картины.

А посетители выражали свои чувства очень открыто. Люди останавливались возле каждой работы, устраивая чуть ли не дискуссии. И больше всего народу собралось возле «Автопортрета», к которому Светлана вернулась вместе с Моникой и присоединившимся к ним Матиасом.

— Это сова-охранительница, — пояснял молодой человек стоящей рядом девушке. — Ее повесили с этой стороны, потому что она оберегает художника. А с противоположной стороны — маска злого духа, который всегда старается захватить душу.

— Нет, — вступил в разговор мужчина в очках, похожий на преподавателя. — Это тоже защитник, только воинственный. Сова предупреждает криком о приближении несчастья, а если душа не слышит, не может ничего сама сделать, тогда вмешивается защитник...

— Все правильно, — добавил третий мужчина, который был на голову выше всех своих собеседников. — Но только это не отдельные персонажи. Они все втроем и составляют разные стороны души...

Светлана, наклонившись к Монике и Матиасу, прошептала:

— Как забавно все, что они говорят. Это я перевесила сюда сову и маску, их здесь не было. Но я же понятия не имею об африканском фольклоре...

— Ну и что? — покачал головой Матиас. — Художник обязан чувствовать. Это важнее, чем знать. И ты угадала. Если это вызвало такой оживленный разговор — значит, попала в самую точку.

Они медленно двигались к выходу, и Светлана уже чувствовала дуновение ветерка. «Неужели мука кончилась?» — подумала она. Но ошиблась. Настоящую пытку ей еще предстояло пережить.

Каким-то образом часть публики, точно зная, в какой момент это следует делать, переместилась в соседний ресторан. Официанты разносили коктейли, блюда с закусками стояли на отдельных столиках, но Светлана не могла заставить себя проглотить ни кусочка. Коктейль, правда, выпила — он был легкий, вкусный, и в нем совершенно не чувствовалось крепости. Правда, когда у нее вдруг начала кружиться голова, она поняла, что его легкость обманчива. Зато к ней снова вернулась непринужденность. Кусочек льда, застывший у самого сердца, перестал ощущаться так остро. Боль притупилась.

Она поговорила с Даней. Подходил к ней и Андрей. Время от времени Матиас и Моника оказывались рядом. С ней заговаривали студенты местной Академии искусств, рассказывали, как у них проходят занятия, какие предметы им предстоит изучить. Светлана поняла, что очень много часов в их программе отведено изучению национальных традиций. Она спросила об этом у хорошенькой черноглазой и черноволосой девушки. Та, соглашаясь, кивнула:

— Да, у нас был период, когда все художники стремились подражать Западу. Но ведь даже великий Пикассо многое взял из традиционного африканского искусства, значит, и нам нельзя забывать о нем...

Максим переходил от столика к столику, чтобы каждый желающий мог поздравить его и сказать хотя бы несколько слов. Белла Караджич успевала всюду оказаться рядом.

— Выставка месье Муратова показала нам, — продолжала девушка, — что Африка, что Драгомея... — она не успела закончить, потому что Максим вдруг направился к ним.

Сердце Светланы гулко забилось.

— Мне все не удавалось сказать вам спасибо, — проговорил он ровным голосом, обращаясь как бы к ней, но в то же время глядя сквозь нее. — И особенно за расположение этих двух работ рядом с «Автопортретом». Только когда вокруг них разгорелись споры, я по-настоящему понял, насколько точно это сочетание. В другом зале они звучали бы иначе.

К счастью для Светланы, на эстраде заиграла африканская музыка, и рокот тамтамов заглушил удары ее сердца, которые были слышны, наверное, на другом конце зала.

— Музыка! — раздался радостный возглас Беллы Караджич. — Максим! Я никогда не танцевала африканские танцы. Мне очень хочется попробовать, что из этого получится. Позволь пригласить тебя.

— Поскольку я не бог весть какой танцор, то чувствую себя лучше, когда по крайней мере танцует толпа. Надеюсь, найдется кто-нибудь, кто придет мне на помощь, — Максим сделал приглашающий жест, призывая студентов-художников и всех гостей на площадку для танцев. Молодых людей не надо было долго уговаривать. Они вошли в круг танцующих с такой легкостью, с какой пловцы ныряют в знакомое озеро.

Та площадка, где Светлана провела несколько часов позавчера, отличалась от ресторанной. Но сами танцующие двигались так же органично, как те, которых она видела накануне. Движения их были настолько пластичными, что на них можно было любоваться, как на ожившую скульптуру.

— Мы, европейцы, не умеем так танцевать, — с некоторой грустью проговорил оказавшийся рядом с ней Даня. — Мы мешаем себе во время танца. Не умеем отключаться.