Паулина Симонс - Талли

Перед зеркалом в своей спальне Талли мысленно «поздравила» себя. Давно пора снова сделать «химию» и высветлить волосы. Кожа чересчур бледная — спасибо пасмурному лету. Чтобы скрыть бледность, она наложила слишком много румян. При дневном свете она выглядела бы как клоун, но сейчас, вечером, это смотрелось более или менее приемлемо. «Более приемлемо для кого? — подумала Талли. — Для матери?»

Сегодня, первый раз за целый год, она шла на вечеринку одна.

«Сегодня вечером!» — думала она, расправив воротник блузки и застегивая пояс кожаных штанов. — Я слишком угловатая. Не тоненькая, а именно угловатая. Руки, ноги — все чересчур длинное. И слишком маленькая грудь для такого большого тела. Бедра широкие, но на них не хватает мяса. — Она потрогала себя сзади. Слишком плоско. Так же, как и спереди. Она впилась взглядом в свое лицо, вплотную придвинувшись к зеркалу. Прищурила глаза. — Эй, ты! Ты собираешься идти одна на вечеринку? А не слишком ли ты молода, чтобы ходить куда-то одной? Ведь тебе только семнадцать. А?

Она скажет, что я слишком накрасилась, — думала Талли. — Слишком много теней, слишком много туши. А может, не заметит? Она спала, когда я пришла, может, так и будет спать… В любом случае я не собираюсь идти в дом, где полно народу, ничем не замазав такое лицо. Нет, этого уж точно не будет. Так и скажу матери..

Я — обычная, — сказала она себе. Простая. «Талли? Простая…» — вот как обо мне говорят.

Но сейчас я смотрюсь неплохо. Красная блузка мне очень идет — как раз под цвет помады. Правда, обтягивает. И штаны обтягивают. Если она увидит меня, то ни за что не позволит идти в таком виде. Да, семнадцать с половиной, но это слишком мало, чтобы ходить в гости одной, слишком мало, чтобы ходить куда бы то ни было. — Талли хмыкнула. — Ничего смешнее наша Роща еще не видела. Ах да, дома я в полной безопасности. Вот, у меня есть безопасное место.

Талли нашла зубочистку. Сегодня вечером! Сколько будет народу? И сколько из них — мальчиков? И сколько из них футболистов? Молодчина Джен. Она улыбнулась. Дженнифер даже обещала привести несколько парней на день рождения к Талли, правда, неизвестно, окажутся ли они интересными.

Талли начала встречаться с мальчиками, когда ей было около тринадцати. Тогда ее еще отпускали гулять с компанией сверстников или на безалкогольные детские праздники. Потом безалкогольные детские праздники прискучили, и когда ей исполнилось четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать (а выглядела она соответственно на девятнадцать, двадцать и двадцать один), она начала гулять в компании подростков, за которыми никто не следил. Большинство девчонок, с которыми она слонялась, вообще не учились в школе, а те, кто учился, были заядлыми прогульщицами. У многих не было родителей, они жили в чужих семьях. Некоторые беременели — о мужьях не было и речи. Одно время все-это казалось ей ужасно интересным. Эти ребята отличались от других — они мотались по всему Среднему Западу, ездили на Холм, пили пиво, танцевали на столах и ловили кайф от марихуаны. В этой компании она познакомилась с мальчиками постарше и даже с несколькими студентами университета. Эти уже выглядели как настоящие мужчины и говорили низкими голосами, но когда у них возникало желание дотронуться до нее, они теряли над собой контроль, как самые обыкновенные мальчишки. Тогда ее мать еще много спала и не возражала против прогулок Талли. Наработавшись за день на очистном заводе, она, придя домой, ложилась спать, не находя в себе сил, чтобы заняться дочерью. И с тринадцати лет Талли время от времени говорила матери, что останется ночевать у подруги, зная, что та слишком устает, чтобы проверять ее. «Да, так было, — думала Талли, укладывая волосы. — Просто-напросто она всегда была слишком усталой, чтобы спрашивать, где я была».

Мальчики — и те, что помладше, и те, что постарше, — любили танцевать с Талли и смотреть, как она танцует одна, подбадривая ее веселыми криками. Они подходили к ней, угощали ее напитками и смеялись ее шуткам. Все, кто целовался с ней, говорили, что она хорошо целуется; а те, кому она разрешала себя потискать, говорили, что у нее аппетитное тело. Она смеялась и делала вид, что не придает значения их словам, но на самом деле ей было приятно. Кое-кто даже заходил к ней домой, но не больше двух-трех раз, поскольку вид матери и тети Лены хоть кого способен привести в уныние, не говоря уже о полуразрушенном доме с разбитым еще на Хэллоуин в 1973 году окном. А может быть, им не нравилась Роща, или железная дорога, или река.

По большому счету, Талли возражала не столько против Рощи, сколько против самого города Топика. Это был всего лишь небольшой, утонувший в зелени городишко, на улицах которого слишком мало людей и слишком много автомобилей. Но там, где город заканчивался какой-нибудь узкой улочкой или широкой дорогой, неожиданно переходившей в холм, — там не было ничего, кроме тянущейся в бесконечность прерии. Бескрайние пастбища со случайными островками хлопчатника, опустошенные пожарами и овеваемые ветрами, расстилались на много миль — вперед, назад, вверх, в никуда. Небо и земля сливались в одно целое. Талли особенно остро чувствовала жесткие рамки, в которые ее втиснули, когда думала о широтах, начинавшихся за Топикой.

Конечно же, существовали и другие города. Но в Канзас-Сити скучно. В Манхэттене вообще нечего делать. Импория и Салина еще меньше Топики. Лоуренс — университетский городок. А в Вичите она была только раз.

С запада Роща выходила на Аборндейл Парк, по соседству со специальным отделением для душевнобольных Канзасской общественной больницы; а с востока она упиралась в железнодорожную магистраль. К счастью, почти все мальчики, которых интересовала Талли, жили далеко от Рощи. И это было к лучшему. Потому что никто из них не пришелся по вкусу ее матери.

Когда Талли исполнилось шестнадцать, «ночевки у подруг» резко прекратились. Хедда Мейкер, столько лет выглядевшая слишком усталой, неожиданно проявила интерес к содержимому письменного стола Талли и нашла там несколько презервативов. Талли клялась и божилась, что ей их подбросили в шутку и вообще это воздушные шарики. Но на мать ее клятвы не подействовали. Ночевать у подруг запретили. Это был позор. Ведь на танцевальных состязаниях на Холме Талли неплохо зарабатывала.

Полгода Талли никуда не выпускали, кроме как к Дженнифер и Джулии. Потом, в прошлом году, когда ей исполнилось семнадцать, с ней стала повсюду ходить тетя Лена. На вечеринках это выглядело особенно ужасно. Громогласные, хохочущие подростки распивали пиво, рассказывали пошлые анекдоты и пели «Мертвеца», — а тетя Лена сидит себе в каком-нибудь уголке, как толстая молчаливая утка, и смотрит, смотрит, смотрит за племянницей.