Паулина Симонс - Талли

Не имея возможности ходить куда бы то ни было одна, Талли, которая несколько лет отгораживалась от подруг детства, поневоле вернулась в кружок Мейкер — Мандолини — Мартинес. В Топике их стали называть «Три М». Они снова всюду появлялись вместе, но это было уже не то. Были вещи… о которых они не говорили.

И ни разу больше они не ночевали в палатке на заднем дворе дома, где жила Дженнифер, как это частенько случалось, когда они были маленькими. Талли немного тосковала по тем временам. Но в шестнадцать она больше всего тосковала по Холму. Тосковала по танцам.

Талли не разрешалось задерживаться на улице после шести часов вечера. В прошлом году, в феврале ѵТалли на полчаса засиделась у Джулии. Она вернулась в шесть тридцать. Двери и окна ее дома были заперты. Ни стук, ни крики так и не подняли ее мать с кресла, в котором она всегда смотрела телевизор, пока не заканчивались одиннадцатичасовые новости. Хедда, должно быть, как обычно, заснула и совершенно забыла о Талли.

Летом перед выпускным годом Хедда Мейкер слегка отпустила вожжи. Но Талли подозревала, что мать просто устала следить за ней.

Лето 98-го Талли назвала Летом Ненастья. Погода была отвратительная. Она по целым дням торчала перед телевизором. Но даже когда выпадал солнечный денек, в сухой Топике все равно была тоска. Пару раз девочкам удалось выбраться в Гейдж Парк поплавать в бассейне. Несколько раз Талли приглашали к Джен или к Джулии на барбекью. Оставшееся время она читала, и все — ерунду.

В августе девочки отпраздновали восемнадцатилетие Джулии, конечно же, в приятном обществе тети Лены.

Дверь в спальню Талли открылась.

— Талли, уже седьмой час, ты готова?

— Да, только причешусь.

Хедда Мейкер подошла ближе и провела рукой по кудрявым волосам Талли.

— Мам, — Талли отстранилась, и Хедда тоже, чтобы оглядеть дочь получше.

— Твои волосы выглядят ужасно. У корней уже отросли свои.

— Да, я знаю, спасибо.

— Я говорю это только потому, что забочусь о тебе, Талли. Другим нет до тебя дела, и никто другой не скажет тебе правду.

— Да, я знаю, мам,

— У меня нет денег тебе на краску.

— Я знаю, — резко ответила Талли. И добавила чуть мягче: — Миссис Мандолини сказала, что скоро я ей понадоблюсь, чтобы сгрести листву.

— Мне ты тоже понадобишься.

«А ты мне заплатишь, мама? — мысленно спросила ее Талли. — Ты мне заплатишь, если я уберу листья на твоем дворе и станцую у тебя на столе?»

— Я сгребу их попозже, ладно? — сказала она, состроив дежурную улыбку.

Хедда пристально смотрела на дочь.

— Тебе нужно отрастить собственные волосы. То, что у тебя на голове сейчас, — кошмар.

— Мам, у меня есть зеркало.

Хедда прищурилась в полумраке.

— Талли, ты накладываешь слишком много…

— Косметики, — договорила за нее Талли. — Я знаю.

— Талли, я знаю, что ты знаешь, и ты говоришь мне, что знаешь, но от этого ты не красишься меньше. Почему?

— Потому что я — уродина, мам, вот почему.

— Ты не уродина. Кто тебе это сказал?

Талли посмотрела на вытянутое, с широкими скулами лицо матери и усталые глаза цвета грязи, тусклые волосы точно такого же, как у нее самой, цвета, тонкие бесцветные губы.

— Ну хорошо, обычная.

— Но, Талли, ты хоть понимаешь, на кого ты похожа, когда так намазываешься?

— Нет, мама, — усталым голосом ответила Талли. — И на кого же?

— На шлюху, — сказала Хедда. — Причем дешевую.

— Да?

Талли посмотрела на себя в зеркало. «А теперь веди себя тихо, очень тихо, Талли Мейкер», — сказала она себе.

— Да. А если ты смотришься дешевкой, то мальчишки так и подумают и будут обращаться с тобой без всякого уважения. А мальчики твоего возраста могут быть очень… — Тут Хедда сделала паузу, чтобы подобрать слово, — …настойчивыми. И может так получиться, что ты не сможешь отбиться.

«Отбиться?» — подумала Талли.

— Да, мам, ты, конечно, права. Наверно, я действительно слишком сильно накрасилась.

И, взяв ватный, тампон, она принялась энергично стирать с лица косметику. Хедда наблюдала за дочерью.

— Ты смеешься надо мной?

— Конечно, нет, мам, просто я не хочу тебя расстраивать.

Хедда ничего не сказала и повернулась, чтобы уйти. Талли поднялась со стула и моментально села обратно, увидев, что Хедда смотрит на ее кожаные штаны.

— Талли, что это на тебе?

— Ничего, мам, ничего. Просто я купила себе штаны.

— Купила? Купила на что?

«На деньги Дженнифер».

— Я делала для миссис Мандолини кое-какую работу, и она дала мне за это немного денег.

— И на ее деньги ты купила вот это?

Голос Хедды стал удивительно спокойным. Она включила верхний свет, чтобы лучше видеть дочь.

«На свои деньги», — подумала Талли и сказала:

— Мам, но это всего лишь кожа, что в них такого?

— Всего лишь кожа? Всего лишь кожа? Да ты понимаешь, как ты в них выглядишь?

Она подхватила Талли под мышки и, стащив со стула, поставила перед зеркалом.

— Погляди! Как ты будешь смотреть на мальчиков и девочек? Как ты посмотришь на родителей Дженнифер? Что они подумают обо мне, узнав, что я отпустила тебя в таком виде к ним в дом?

«Джен и ее мама сами помогали мне выбирать их,» — подумала Талли.

— Мам…

Хедда уже не слушала.

— Так вот, я тебе скажу, что они подумают. Вот девочка, совсем юная, с «химией» и с высветленными волосами, которые уже отросли у корней. Ярко-красные румяна, ярко-красная помада, глаз не видно за черной и голубой краской, и еще эти штаны. И эта блузка.

Голос Хедды стал убийственно холодным и твердым как камень.

— И эта обтягивающая красная блузка, у которой первая пуговица находится прямо между титьками!

— Мам! Пожалуйста!

— И ты, как видно, собираешься в ней наклоняться, Талли? — спросила Хедда угрожающе. — И вообще… ты надела бюстгальтер?

Талли схватилась руками за ворот, но слишком поздно: Хедда успела стянуть с Талли блузку, обнажив ее бледные, влажные от пота груди.

Глаза Хедды сузились, а Талли — расширились от ужаса.

— Мам, у меня всего два лифчика, и оба — грязные. Я не могла их надеть.

— Замолчи, Талли Мейкер, замолчи. — Хедда говорила так же медленно, но уже октавой выше.

— Кто еще, кроме тебя, знает, что оба твои лифчика — грязные, кто? — Она выдержала паузу, тяжело дыша, потом продолжила: — Ты надела трусы, Талли?

— Ну конечно, мама, — ответила Талли, вспоминая, что на ней надето: черная кружевная полоска.

— Расстегни штаны.

— Нет, мама, нет.

— Талли, ты мне лжешь? Я хочу знать, как далеко ты зашла, в какую грязную девку ты превратилась. Расстегивай.

У Талли вырвался короткий вздох. Она расстегнула брюки, расстегнула так, чтобы показать матери только краешек черного кружева.

Хедда посмотрела на трусы, потом на лицо дочери. Наконец она отпустила ее руку, и Талли упала на стул.