Елена Колядина - Цветочный крест • Потешная ракета

Придя в себя, все с победоносным гвалтом дружно пошли в монастырь, где разместились, как могли, кто в трапезной, кто во дворе, и подняли кружки с медом, теперь уж предусмотрительно налитым из другой бочки. В сей праздничный момент и выбралась из кельи Феодосья с Олексеем. На радостях и поддавшись уговорам стрельца, она даже выпила полкружки пития, отчего быстро по пищной жиле, а затем по всем членам разлилось животворящее тепло. Выслушав монахов-самовидцев, сызнова рекших о видениях, Феодосья вдруг схватила Олексея за рукав и, приложив другую руку к яремной ямке под своею шеею, вскрикнула:

– Значит, через мою келью дьявол проникал?! То-то такой меня обуял ужас, какого никогда в жизни аз не знала! Как он меня не зарезал! Ведь на поставце нож лежал! А коли нож ночью оставить, лукавый им зарежет в шею. Может, он и замахивался, ибо чуяла аз его дыхание на лице, да аз вскочила и принялась крестить воздух!

– Ну теперь долго жить будем, – весело сказал стрелец. – Коли из лап дьявола вырвались.

Как только рассвело, обошли мужи место битвы, подняв тела двоих павших своих товарищей и собрав в кучу останки поганых бийц. Игумен с энтузиазмом приказал своей братии надеть головы разбойников на колья и выставить их с двух сторон, у дорог, ведущих к монастырю, дабы неповадно было другим лихачам зариться на жизнь благочествых дудкинцев. Тела их мерзкие были сожжены в костре в вырытой в поле яме. А павшие на ратном поле один поморец и один тотьмич оставлены были с большим благочестием в часовне монастыря, с тем чтобы быть похороненными на монастырском погосте.

Раны пострадавших монахи промыли раствором соли, наложили пластыри с елеем, растертым со мхом, и перевязали тряпицами. После сего приняли обозники у дудкинских жен и девиц дары в виде хлебов и неизменных печеных яиц и продолжили путь.

– Запеваем, храбрецы! – пронесся по обозу веселый крик. И тут же заиграла дудка знакомый мотив, и все дружно подхватили удалую песню «Шел я полем, шел я лесом».

Еще не успевали оборваться словеса одной песни, еще, казалось, летят оне вверх по холму, заставляя поднимать головы озорных девок, рубящих капусту в поле, и встрепенуться старцев, лежащих предсмертно в избах на лавках, как дудка заводила дробный зачин другой выпевки, и детины с мужами заливались пуще прежнего.

Над обозом всегда звучали песни, иной раз несколько одновременно в разных концах, ибо холмогорские хотели перепеть тотемских, а архангельские – вологодских. Но после храброй рати с дьявольской шайкой разбойников обоз был в собинно гордом и праздничном настроении. И пели дружным единым хором! Даже Феодосья подпевала, хотя большинство песней было мужеского духа. Да что Феодосья! То и дело, забыв о своем духовном звании, рассеянно принимался подтягивать припев отец Логгин. А ведь он был занят двумя наиважнейшими делами – держал поводья и мысленно составлял статью на тему «Надо ли крестить монстров?» В общем-то, вопрос сей был давно решенным и без него. Народившихся от жен младенцев с двумя телами, четырьмя руками и даже песьими головами, как и прочих уродов, полагалось считать людьми и крестить наравне с остальными младенцами. Но отец Логгин хотел уточнить и выделить в отдельное положение то, что касалось младенцев, имеющих при рождении признаки обоих полов – мужской мехирь и женские лядвии. Каким именем нарекать такого монстра – мужеским или женским? Известно, что младенцев мужского пола при крещении вносят на алтарь, а женского – нет. А как поступать с двоеполым чадом? Что как окажется алтарь оскверненным и придется вновь освящать всю церковь? Нарекать ли двуполого двойным именем – Павел-Павла, Феодосий-Феодосья? Известно, что время от времени младенцы рождаются у мужей. Плиний Старший, Мегасфен, Ктесий, Августин и другие авторы были самовидцами случаев, когда у мужа вспухал живот и, рассекши его, извлекали младенца. Является ли такой муж женой? Известно, что в Индии живет племя, у которого все женщины доживают только до восьми лет и рожают в три года. Являются ли трехлетние роженицы детьми или женами? Переоблачаться ли мужу, ставшему в отрочестве женой (и наоборот), в женские одежды? Какие молитвы отчитывать, коли начнет рожать муж?

– От Бога такое событие или от дьявола? – пробормотал отец Логгин. И в задумчивости подтянул: – Э-э-х! Как открыть мне тот ларец, да заветный ларе-е-ц!

Перепеты были и «Поле-полюшко», и «Камень-утес», и «Стрела золотая, стрела удалая», а также похабные песни вроде «Подниму свою дубину», от которых нескольких жен, ехавших в обозе, бросало в краску; пошли уж вторить по второму кругу, когда выехали на берег Шоксны. Впрочем, на записках, которые вел обозничий провожатый, или, как назвал бы его отец Логгин, картограф, река сия была обозначена как Шохонь, поелику местность за ней, отходящая к Ярославским землям, называлась Пошехонье. Край Шокснинский отличался обилием монастырей. Сперва редкие, далее оне являлись все чаще, возвышаясь иногда прямо напротив друг друга по двум сторонам дороги, реки, глядя с соседних холмов или из-под гор. И словно пустыня наполнилась вдруг садами! Яблочный овощь, орехи ли, хмель или вишня росла в садах сих – каждый мил и приятен глазу проезжающего. Так и вид монастырских стен, бысть оне деревянными, каменными или кирпичными, беленными известью, неизменно привлекал взор путника. Одни монастыри, встававшие на пути обоза, были весьма старинными и имели вид седой и намоленный, и веяло от них древлим духом. Другие, недавно выстроенные, веселили взгляд свежестью и молодой статью. Некоторые обители производили образ щемящий своею откровенной бедностью, другие имели богатое хозяйство и крепкие хоромы с несчетными дворовыми постройками. А небольшая ладная обитель на берегу озерца Девичье Око была окрашена в три чистых колера – яичной скорлупы, кораллий и вохряный, отчего веселила она очи, как пасхальный кулич в окружении яиц и свечей! Феодосья, увидев сей трехцветный городок, невольно заулыбалась.

– Ну что за чудный вид! Как с картинки!

Монастыри интересовали ее, ибо вскоре ждала участь постучаться в ворота одного из них. И она размышляла, в какой именно?

– Найду обитель, славную науками, – делилась она с Олексеем. – Господи, аж руки трясутся, как хочется взять готовальню!

Олексей в ответ на такие грезы строил разнообразные рожи, но выслушивал молча, не подъелдыкивал.

– Хоть бы какую книжицу мне сейчас, – вздохнула как-то Феодосья. – Целый день сидишь в возу, как куль!

– Давай в монастыре раздобудем, – предложил Олексей. – Коли уж тоска тебе такая без буков. И охота тебе очеса трудить?