Елена Колядина - Цветочный крест • Потешная ракета

– А ты в школе учился?

– Учи-и-и-лся, – протянул Олексей.

– Учился читать да писать, а выучился петь да плясать! – посмеялась Феодосья.

– Не без этого. Веселый я!

В пути обоз встречали приветливо и даже хлебосольно – верховые, скакавшие впереди, разнесли новину о чудесном разгромлении дьявольской шайки, обраставшую все новыми подробностями как дьявольских козней, так и храбрых подвигов, на сто верст по округе. Впрочем, Олексей имел дар отворять любые двери и входить в любые хоромы

– Аз проходимец! – похвалялся он Феодосье.

Поэтому на первой же остановке, поев, оне пошли в небольшую обитель с богатым названием Спас Нетленный на Устье-Божанке.

– Здравствуйте! – размашисто изображая рукой поклон, поприветствовал Олексей стоявшую в воротах братию.

– И вам здоровья, добрые путники!

– Не ваша ли потеря? – указав вдруг на Феодосью, вопросил Олексей. – Прибился к нашему обозу в пути добрый юнец монашеского звания, пребывающий в горьком беспамятстве. Напали на него лиходеи и избили до полусмерти, опосля чего вышибло у него память. Помнит только «Отче наш» да как зовут. А более – ничего!

Феодосья стояла рядом со смиренным видом (происходившим от страха) и от времени до времени покорно кивала главою в подтверждение байки.

Монахи с восторгом уставились на Феодосью. Давненько не происходило у них ничего увлекательного, а тут и дьявол, обернувшийся волком, и беспамятный монах! Один юный послушник даже с жаром шепотом высказал на ухо соседа предположение, что сей беспамятный монах может быть святым, посланным Христом в Вологодские да Новгородские края для искушения и проверки как монашеской братии, так и простецов. Впрочем, сия мысль им же самим и была признана чересчур неправдоподобной. Но, тем не менее, Олексея и Феодосью повели во двор, заваленный капустой, а оттуда – к игумену.

Повторив наперебой историю приблудного беспамятного монаха, сопровождающие братья замолкли и уставились на гостей. Олексей, не тяня времени, изложил суть пришествия:

– Нет ли у вас в обители, святой отец, лишней книжки, дабы беспамятный Феодосий смог, зря ее, вспомнить азбуки, грамматики и другие науки? Ибо смутно помнится ему, что вроде бысть он ранее зело ученым.

Настоятель сей обители более всего бысть заморочен насущными хозяйственными заботами. Монастырь его влачил нелегкое существование. Был он возведен на месте скита, сооруженного неким старцем Феофаном Гороховцем. Сей скиталец отличался тем, что питался исключительно горохом. Причем в первые два лета, пока из принесенных им двух горстей гороховых зерен не выросло количество, достаточное и для пропитания, и для сева, Феофан жил только диким мышиным горошком, в изобилии росшим в сей местности. Собственно, именно из-за лугов, розово-белых от цветущего мышиного горошка, скиталец и остановился здесь, рассмотрев сие изобилие как знак и дар. На самом деле место бысть сомнительным – за леском начиналось обширное болото, от которого тянуло дурным сырым духом, порой исторгались зловонные испарения и душные газы. По сей причине братия часто недужила, то и дело кого-нибудь из них хоронили. К тому же поблизости не было богатого города или слободы, и, следовательно, почти не случалось пожертвований. Вид обители бысть грустным: лесины в стене вокруг монастыря частью высыпались трухой, так что заваливались наружу, посему кругом стояли подпоры; постройки внутри тоже частью просели, частью покосились, крыши крыты соломой. Настоятель бысть так поглощен заботами (в сей момент – заготовкой и квашеньем капусты), что не вел летописных хроник и не приветствовал ученых поползновений паствуемых монахов и послушников. Ибо подметил, что, став книжным, монах стремится меньше трудиться в поле и хлеву, а больше портить глаза за книгами и, в конце концов, старается покинуть его попечение, перейдя в более ученый монастырь. Поэтому игумен без всякого сожаления и даже с удовлетворением совершил богоугодное дело – пожертвовал беспамятному женоподобному путнику три завалявшиеся без надобности после смерти одного из его монахов книжки: «Лексикон латинский», неведомую «DeFluminibus» и «Арифметику».

Распрощавшись и обогнув тьму наваленных горами кочанов капусты, отрубленных кочерыжек, верхних листов, приготовленных на серые щи, корыт, установленных на чурбаны, и монахов с сечками, Олексей и Феодосья зело довольные покинули обитель.

Отойдя немного, Феодосья в нетерпении остановилась и стала разглядывать книги. Одна, «DeFluminibus», хоть и овеяла девицу хранящимся в ней тайным знанием, не могла помочь в ее охоте познать новое. От «Арифметики» нахлынули воспоминания, как сидела она в детстве подле брата Путилушки и, заглядывая в его школьную книжку, царапала палочкой в своей «тетрадке», сшитой для нее матерью из бересты. «Лексикон латинский» сразу ей понравился, причем не смогла бы высказать Феодосья, почему вид этой книги вызвал у нее предвкушение удовольствия. Но когда она раскрыла ее наугад и вперила взгляд в первое же оказавшееся в поле зрения слово – theatrum, то была поражена… тем, что возле него, после маленькой черты, стояло «феатр»! Театр, о каковом рассказывал ей возлюбленный скоморох Истома! Феодосья была поражена удивленьем:

– Олексей, сие знак мне дан! Знамение!

– Какое знамение? – заглянув в книгу, вопросил стрелец.

– «Феатр».

– И что – театр? В скоморохи, что ли, из монахов пойдешь? Милое дело.

– Не знаю еще, что сие значит. Но неспроста это. Театр. Те-а-тр, – распевая на все лады сие слово, Феодосья развеселилась и даже подпрыгнула, пытаясь пролететь в воздухе.

– Вот коза! – посмеялся Олексей. – Куда ты побежала? Мыслимо ли монаху бегать ровно зайцу? Погоди.

– Пошли быстрее, хочу книжки изучать! – торопила Феодосья стрельца.

И, прибежав в обоз, забралась в кибитку и канула в книги, как окунулась бы в бирюзовые теплые воды бескрайнего моря, пронизываемого то солнцем, то звездным светом.

Феодосья, как всякая прилежная ученица приходской школы, куда довелось ей ходить два лета, знала, как нужно овладевать науками – зубрить наизусть.

– Повторенье – мать ученья! – выстукивая указкой по столу, внушал отец Нифонт. – Сто раз прочти, на сто первый само прочтется. И тогда уж ничем из головы не выбьется!

Сей самый верный метод и применила с успехом Феодосья, изучая «Латинский лексикон». Она по наитию поняла, что сие учебник для изучения другого, не русского, языка, и, наверное, речат на нем в какой-то иноземной стране. Но в какой, Феодосья знать не могла. Может, в Речи Посполитой? А то и в Африкии? Но она, во-первых, надеялась, изучив лексикон, вызнать из него что-либо про театр. А во-вторых, наслаждалась, поглощая неизведанное знание о мире.