Энтон Дисклофани - Наездницы

Это была Леона, выходившая из стойла Кинга. Она была в ночной сорочке, которая доходила ей только до колен, в то время как моя доставала до середины голеней. Впрочем, перед тем как сюда прийти, я сменила ночную сорочку на дневную одежду. Я обратила внимание на то, что Леона босая. Это было верхом беспечности – ходить босиком рядом с лошадью. Ее волосы были взлохмачены. В том смысле, что они не были так тщательно причесаны, как обычно. Кинг свесил свою огромную голову через дверцу и посмотрел на меня. Леона протянула руку и рассеянно потрепала его по морде. Я предполагала, что она способна на коварство, но я ошибалась – ее интересовали только лошади.

– Теа Атвелл, – заговорила она. – Ты меня победила. Меня еще никто никогда не побеждал.

– Прости. – В этот момент я действительно раскаивалась: следовало быть добрее, я должна была позволить ей одержать победу.

– Не надо. Я поступила бы точно так же, окажись я на твоем месте. В твоей шкуре.

Она улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ.

– Сочувствую насчет Кинга, – сказала я, кивком указывая на его большую красивую морду.

Леона повернулась и, обхватив руками его шею, уткнулась в нее лицом, а Кинг, как ребенок, расслабился в ее объятиях. В манеже он был неудержим, но вне его – кроток. Мне показалось, что она плачет. Я знала, что я плакала бы. Но когда она снова посмотрела на меня, ее глаза были сухи.

– Будут и другие лошади, – произнесла она, – но не такие, как он, и очень нескоро.

Я кивнула. Я ей поверила. Если кто-то и мог снова оказаться на коне, так это Леона.

– Тебе тоже придется оставить свою, – добавила она. В ее голосе не было злорадства.

– Да. – Я посмотрела на маленькую изящную морду Наари. – Но она никогда не была моей.

Сэм так и не вошел в мою дверь. Я много часов подряд не вставала с кровати. Я заснула. Когда я проснулась, в окно падал свет уличных фонарей. По тому, как темнота обволакивала окна, я поняла, что скоро рассвет. У меня во рту пересохло. Здесь не было Доуси, которая налила бы мне стакан воды, и не было других девочек, которые могли бы сказать мне, который час.

Я налила себе стакан воды из-под крана и быстро его выпила, потом, налив еще один, выпила и его. Мой взгляд упал на полоску белой бумаги, которую кто-то сунул мне под дверь. У меня упало сердце: Сэм! Но нет. Это мама сообщала, что они не захотели будить меня к обеду. Они. Сэм был с ними? Я вдруг осознала, как все это грустно: моя семья жила в отеле в разных комнатах. Из коридора донеслись какие-то звуки, но я не была знакома с этим местом и не могла определить, что именно я услышала.

Я медленно открыла дверь и увидела его, своего брата. Его спину, которую я тут же узнала, как узнала бы собственную руку, если бы мне ее кто-то принес.

Он повернулся, и в ярком свете, заливавшем коридор, я увидела, что он действительно стал гораздо более красивым парнем, чем я девушкой. Как я и предсказывала. Теперь он был мужчиной с широкими плечами и как минимум на голову выше меня. Какая странная штука эта жизнь: человека, которого я знала как саму себя, она превратила в незнакомца.

– Сэм.

– Теа.

Его голос стал низким. Я уже никогда не услышу его таким, каким он мне запомнился, – мелодичным и очень приятным. Теперь его голос самоутверждался и управлял другими людьми, он заставлял слышать себя даже в толпе. Это был голос мужчины.

Я прижала руку к горлу.

– Который час?

– Поздно, – сказал он.

– Ты не мог уснуть?

Он ничего не ответил. Я обратила внимание на то, что он не смотрит мне в глаза.

– Входи, – пригласила я и распахнула дверь. – Прошу тебя.

Он колебался.

– Прошу тебя, – повторила я, – не заставляй меня умолять.

Сэм вошел и молча сел на кровать. Я села рядом с ним. Кровать была не застелена, и мне вдруг стало неловко из-за того, что в моей комнате находится мальчик. Незастеленная кровать казалась мне верхом неприличия. Но я тут же вспомнила, что Сэм – не просто мальчик, а мой брат.

Мы долго сидели молча. Но это было свидетельством близости. Я предпочитала молчание натянутому и неловкому общению. Сидя он не казался очень высоким. Он снова стал моим братом.

– Так много чего изменилось, – начала я, но Сэм меня перебил.

– Для тебя, – уточнил он. – Для тебя больше, чем для меня. Я никуда не уезжал.

– Я вернулась, – сказала я. – Ради тебя.

Тогда он на меня посмотрел, и мне стало ясно, что он потрясен. Когда я с ним рассталась, его лицо было покрыто синяками и царапинами. Сейчас оно было идеальным. Он засмеялся.

– Ради меня? – переспросил он. – Ради меня?

– Ради тебя, – подтвердила я, но мой голос дрогнул.

– Давай не будем делать вид, что что-то в этой истории делалось ради меня. Теа, давай не будем притворяться, – каким-то жалобным голосом попросил он.

Я покачала головой.

– Я думала, что ты хочешь, чтобы я вернулась. И я столько раз просила прощения!

Я коснулась цепочки, и взгляд Сэма опустился на нее. Я понимала, что он по мне изголодался. Так же, как и я по нему. Он, как и я, хотел понять, насколько время изменило его близнеца.

– Ты меня оставила.

И я поняла, что он говорит о том, что в первый раз я оставила его ради Джорджи, а потом, во второй раз, – ради Йонахлосси.

Он грустно мне улыбнулся, и мне так отчаянно захотелось к нему прикоснуться! Хотя бы к его руке или плечу.

– О Сэм! – Я знала, что запомню эти минуты на всю жизнь. Даже если я доживу до ста лет, воспоминания о них не померкнут. – Прости. Мне очень жаль.

Я хотела сказать, что мне жаль всего, жаль нас всех. Мы разделились, и уже не могли быть вместе, как раньше. Мой голос сорвался на рыдания, и этого оказалось довольно: Сэм повернулся и обнял меня. Он крепко прижимал меня к себе, а я думала: кто бы мог подумать, что наша жизнь потечет по этому руслу? Мы не говорили о Джорджи, не упоминали его имя. В этом не было необходимости. Он был между нами, и он, отсутствуя, был так же реален, как и тогда, когда был рядом.

Спустя какое-то время Сэм разомкнул объятия, встал и подошел к окну. Теперь, когда он на меня не смотрел, я осмелела.

– Где они?

Он продолжал смотреть в ночь.

– Они переехали в Миссури.

– А дом в Гейнсвилле?

– Он теперь принадлежит банку. Дядя Джордж позволил им его забрать. Они хотели уехать. – Он побарабанил пальцами по стеклу. – Я не видел их с тех пор, как… – Сэм запнулся. – Только отец общается с дядей Джорджем. Отец каждый месяц высылает им чек. «Это наш христианский долг», – протянул он низким голосом. Он так раньше копировал отца.

Но теперь это был его собственный голос, он стал таким же, как у отца.

– Родители так сказали?

Подобная откровенность была совсем не в их духе.

– Они должны были что-то сказать, Теа. Нам пришлось продать дом. Кроме того, похоже, они хотят внушить мне, что теперь наша жизнь будет совсем не такой, как раньше. Они хотят меня подготовить.