Вита Витренко - Вне зоны доступа

Я негромко засмеялся. Перенесся мыслями в то время и увидел себя со стороны: смешного, весьма неуклюжего и неспортивного мальчика, избалованного мамой, недолюбленного отцом, болезненно гордого и одинокого. У меня так и не появилось ни брата, ни сестры… Хуже того, когда я поступил в институт, мои родители развелись. Прожив 20 лет вместе, они так и не стали близкими людьми… Я рассказывал это Марте и пытался нащупать, что скрывалось в давних воспоминаниях — то самое важное, что не давало мне покоя.

— Знаешь, — сказал я наконец. — Мне кажется, все дело в семье. У меня не было семьи. Только ее видимость. Декорация. Мать и отец ничего не делали вместе. Они жили разными жизнями, каждый вращался по своей орбите. Мама работала в школе, очень меня любила, но никогда не понимала. Кудахтала надо мной, как квочка. Я так и не стал для нее самостоятельной личностью. Отец, автомеханик, ничем не интересовался, кроме своих железок и футбола. До сих пор не понимаю, любил ли он когда-то маму. Нет, они хорошие люди, но у них не склеилось. Они жили бок о бок — как соседи. И все детство я от этого подспудно страдал.

А там, в палатках, я увидел настоящие семьи. Дружные, как у Тани — у нее ведь еще были брат и сестра. Запомнил почему-то, что ее папа называл маму «любимая». Так и обращался к ней при всех. Любимая — от слова любовь. В моей семье не было любви. Вот в этом дело.

Может, от этого все мои неудачи с женщинами, подумал я. Лиля не поставила на меня. Она не увидела во мне мужчину, способного создать семью. Чего-то во мне не хватало. Возможно, твердости? Я озвучил свои предположения Марте.

— Как психолог я бы сказала, что ты прав, — подумав несколько секунд, ответила она. — Перед тобой была ложная модель семьи. Она не работала. И ты подсознательно не веришь в семью. Ты боишься ее заводить, потому что не хочешь, чтоб у тебя было так, как у матери с отцом. А женщины это чувствуют. Но… — Марта запнулась. — Как женщина я тебе скажу, что у личностей из счастливых семей тоже бывают с этим серьезные проблемы. Несмотря на их психологическое образование. Даже если их отцы называют матерей «любимыми». Глянь на экран.

Я поднял глаза и чуть не закашлялся. Во всю 125-дюймовую панель на меня смотрела Таня. Она выглядела старше, чем я ее запомнил. В нарядном розовом платье. С распущенными волосами, в которых краснела роза. Шею украшала нитка жемчуга. Это было похоже на чудо. Как будто кто-то залез в мою голову и вытащил пазл из моих фантазий…

— А ты говоришь электроды, — Марта дала мне время прийти в себя. — Это фото с выпускного в 9-м классе. Мне тут 15 лет.

Она помолчала.

— И ты вовсе не казался мне разбалованным и трусливым. Одиноким — да. А еще очень…ммм…чувственным. Я долго тебя вспоминала. Жаль, что вы не приехали в следующем году.

Я сел на кровати вполоборота и, как завороженный, смотрел на Марту. С короткой стрижкой она была и похожа, и не похожа на Таню. Радость наполняла меня и рвалась с лица улыбкой.

— Тебе очень идет имя Марта, — это все, что я смог сказать.

— Хочешь, называй меня так. За год я привыкла.

Я все смотрел на нее. Узнавал. И чуть не ответил, что хочу называть ее по-другому. Но для этого нам нужно еще так глубоко погрузиться…

— Давай теперь ты приедешь ко мне на сеанс, — смело предложил я.

Таня засмеялась, и две обворожительные ямочки проступили на ее щеках.

— Почему бы и нет? — сказала она. — По крайней мере, мы оба хорошо знаем, к чему стремиться.

Не прошло еще и недели с 1 сентября, а директор уже вызывал Инну Викторовну к себе в кабинет. Об этом ей после первого урока шепотом сообщила секретарь Алина. Инна Викторовна, она же Инночка, или Иннуха, 33-летняя учительница биологии и классный руководитель 9-го «Б», почувствовала неприятный холодок под ложечкой. Вряд ли всплеск директорского интереса к ее персоне сулил что-то хорошее. И хотя Павел Дмитриевич вызывал в ней чувство симпатии и глубокого уважения, на негнущихся ногах она поплелась предстать пред его карие очи (а очи эти, надо сказать, Инночке покоя не давали, как и многим другим незамужним членам педколлектива — высокий усатый директор был разведен).

На этот раз предчувствие Инну Викторовну обмануло. Павел Дмитриевич приветливо ей улыбнулся и подбодрил: «Проходите, любезнейшая моя, не стесняйтесь. У меня есть для вас сюрприз!» Вот это номер! Инна насторожилась — а не придумал ли директор для нее какую-то неудобную замену? Но Павел Дмитриевич уже нашел на столе красочную глянцевую открытку и, протягивая удивленной биологичке, торжественно произнес: «Это сертификат на интенсивные курсы английского языка. Получили, можно сказать, по бартеру. Поощряю вас за хорошую работу». Инна слегка опешила. И, нет чтобы с улыбкой взять, от души поблагодарить и выйти, спросила: «Это мне? Или для класса?» Вот с этого-то вопроса и начались ее душевные терзания. Коварный Павел Дмитриевич, кареглазый покоритель педагогических сердец, гроза двоечников и лоботрясов, спокойно произнес: «А это, дорогая, как вы сами решите. Я отдаю его в полное ваше распоряжение».

От директора Инна Викторовна вышла озадаченная, но счастливая. Ее работу отметили! А значит, либо она действительно плодоносно сеяла разумное, доброе, вечное в душах молодого поколения, либо Павел Дмитриевич к ней… немного неравнодушен. Тут начался новый урок, и Инна отвлеклась на пестики и тычинки.

Ненадолго. Крамольные мысли зарождались в ее хорошенькой темноволосой головке. Кому же достанется привилегия три месяца изучать английский с заокеанскими носителями (на курсах преподавали американцы)? Беда в том, что английский был ее больным местом. Языка она, скажем прямо, не знала, могла только худо-бедно читать, а ей хотелось еще и понимать англоязычные доклады из интернета и общаться на форумах с заграничными коллегами. Но пойти учиться самой после своего же глупого вопроса казалось как-то неправильно. Непедагогично. «Лучше поощрю кого-то из учеников, — размышляла она в перерывах между рассказами о вегетативном размножении фиалок и питании членистоногих. — Но кого? Тарасову? Зяблика? Панкратова? Или все-таки Лилю?»

Дело в том, что в 9-м «Б» было два претендента на звание лучшего ученика класса. Усердная Даша Тарасова с потрясающей памятью и талантливый, схватывающий все на лету Вадим Зяблик. Оба они прекрасно учились, не уступая друг другу ни в отметках, ни в авторитете, оба защищали честь школы на олимпиадах, обоим прочили большое будущее. И оба оставались заядлыми соперниками, что доводило и учителей, и соучеников до изнеможения. Все знали: если Тарасова написала сочинение, которое зачитали на уроке, Зяблик на следующий день подготовит такой доклад по истории, что старенькая Мария Петровна будет долго тереть лоб и чувствовать себя студенткой на лекции опытного преподавателя. Дать сертификат одному — обидеть другого. К тому же оба они были из обеспеченных семей, занимались с репетиторами и знали английский, а также и немецкий намного лучше, чем могла мечтать сама Инна.