Анна Дарк - Свободные

Домой добиралась молча. Не было слёз, вообще. Ни в кафе, ни в такси. И хоть я заживо умирала, глаза были сухими, лицо спокойным. Дома я оставила Ирму в гостиной и пошла собирать вещи, которые ещё со вчерашнего вечера были упакованы в сумки. Зайдя в ванну, я достала из корзины с грязным бельем рубашку Адриана, вдохнула до боли знакомый аромат. И взвыла. Только получив столь желанную передышку в одиночестве, я ненадолго дала волю эмоциям. Кровь в венах кипела, в груди разрасталась чувство невыносимой, невосполнимой потери.

Как бы мне хотелось ничего не чувствовать. Отключить на время все эмоции, отдать власть холодному рассудку, который требовал быть сильной и просто ждать. Ждать… Одно осознание того, что я вынуждена сидеть и ничего не делать, пока эта дрянь развлекается с моим мужчиной, вызывало боль и бешеную ярость. Несмотря на всю мою нетерпимость к насилию, я жаждала крови этой женщины. Можно ли ненавидеть сильнее, чем я ненавижу Оливию Уайт?

Понимая, что долго засиживаться нельзя, я утёрла слёзы, ополоснула лицо холодной водой, подхватила сумки и вышла в гостиную. Покидая квартиру Адриана, я в очередной раз оставляла часть своей души. Подруга помогла мне освоиться в моей квартире и, дав обещание никому пока не рассказывать о произошедшем, ушла. Всё это время я чувствовала поддержку девушки, которая выражалась во взглядах и ободряющих прикосновениях. Она не говорила банальных «всё будет хорошо», за что я была ей благодарна.

У меня не было аппетита и желания лезть в воду, поэтому, застелив постель, я сразу легла. Конечно же сон не шёл, несмотря на приличную дозу снотворного. В голове метались отчаянные мысли. Фантазия ядом отравляла кровь, выводя перед внутренним взором картинки досуга Адриана с Оливией. Во тьме ночи мне казалось, я окончательно лишилась рассудка. Воспоминания и воображение, прошлое и настоящее, всё смешалось в моём сознании, заставляя кусать губы от отчаяния и страха будущего. Сколько бы я не цеплялась за сказанные Адрианом слова, за все его клятвы, обещания и заверения в любви, у меня не было уверенности что мы — именно мы, а не я и он, — сможем пережить этот Ад. Я боялась не выдержать, потому что уже сейчас чувствовала, как под гнётом реальности рассыпаются в прах надежда и вера в совместное будущее и счастье.

Синеватый сигаретный дым причудливым узором клубился в воздухе. Блаженно вдохнув порцию никотинового яда, я продолжал безразлично смотреть на стену. Оливия плескалась в душе, смывая следы грязного грехопадения, давая мне несколько минут вожделенного одиночества. На душе было невообразимо гадко, тоскливо и темно. Я не мог отделаться от ощущения грязи, и источником этой дряни был я сам. Который раз я убеждался, что я источник боли и бед для тех, кто имел глупость полюбить меня. Не желая зла, я мучаю окружающих, более того, даже самые благие из моих намерений, всегда оборачиваются для кого-то кошмаром. Как сейчас, например. Желая избавить мир от сумасшедшей бабы, я вверг любимую женщину в настоящее чистилище. А ведь столько раз обещал, что больше не причиню боли, и каждый раз нарушал обещание. Нарушаю и сейчас из-за собственной глупости и преступных ошибок. Будет ли этому конец? Или я до конца жизни обречен приносить страдания окружающим?

Перед глазами постоянно возникало лицо Кристы. Её глаза — бездонные озёра, полные безысходности, жгучей боли и неимоверной горечи. Мольба во взгляде, немой призыв прекратить всё, на который я так хотел, но, увы, не мог откликнуться. И сейчас я испытывал удушающее чувство беспомощности и безотчётный страх, что происходящее сейчас станет последней каплей. Окончательной точкой, гранью, после которой не останется ничего. И так хотелось просто взять и свернуть тонкую шейку бывшей жены, избавляясь от необходимости иметь с ней дело. Нельзя. Оливия наделала шума, привлекла внимание к своей персоне. Ей сочувствуют, ей восхищаются, её любят. Наивные глупцы! Они даже не подозревают, какая уродливая тварь скрывается за маской невинной жертвы. Так всегда — за самой миловидной внешностью скрывается самая гнилая начинка.

Взгляд упал на пол, где лежали использованные контрацептивы, заставляя скривиться от отвращения. Все последние дни я досадовал на Кристу, чувствуя её молчаливый протест при намёке на близость, и вместе с тем понимал её. Как я могу судить девушку, если мне на самого себя в зеркало смотреть противно?

Снова затянулся горьким дымом. Да когда же эта сука освободит ванную? Так отчаянно хотелось в душ, хотя бы на несколько минут почувствовать себя чуточку чище, без удушающего запаха Оливии на своей коже. И, словно в ответ на мои чаяния, дверь открылась, и показалась сыто улыбающаяся брюнетка.

— Соскучился? — проворковала она.

— Безумно, — улыбнулся я, вернув на место маску безмятежности и довольства. — Я быстро, не скучай.

Подмигнув, я проскользнул мимо девушки. Ещё несколько минут отдыха перед продолжением жутковатого спектакля. Вода расслабляла, немножко притупляя одуряющую боль в душе, даря подобие сил. Покончив с водными процедурами, я не спешил покидать помещение, собирался с духом. И вот я вышел в спальню, готовый улыбаться, обольщать, лгать.

Шикарный ресторан, один из лучших столиков и Оливия, сидящая, как герцогиня или графиня*. Тихая музыка и гул голосов. Люди тихо перешёптывались, перемывая нам косточки. Мой спутнице было наплевать на них и мне приходилось тоже натягивать маску безразличности, хотя внутри всё кипело от негодования.

Психотропные, которыми я щедро подкармливал Оливию, делая её восприятие мира более размытым, а психику неустойчивой, к сожалению, имели и свой побочный, для меня, эффект. Девушка стала гораздо мнительнее. Ей везде чудились заговоры и предательство, о чём она прямо сообщала мне в виде истерик и обвинений. Потом слёзно извинялась, даже не подозревая, насколько была права в своих выводах. Четыре дня назад её словно заклинило, и она потребовала обнародовать наши отношения. Она больше не хотела скрываться и желала заявить о нашей связи на весь мир. Как бы мне не претила сама мысль подобного, пришлось согласиться, дабы не вызывать лишних подозрений. Мы вместе посетили выставку модного художника и привлекли внимание общественности. Уже на следующее утро заголовки печатных изданий кричали о нашем воссоединении. Меня журналисты называли блудным мужем, вернувшимся в лоно семьи, и, конечно же, эти шакалы не упустили возможность лишний раз окатить помоями Кристу, заявив, что шлюха-разлучница получила то, что заслуживает. Скрипя зубами, я улыбался и молча глотал это дерьмо, мечтая об одном — разорвать ублюдков на части. Моя бедная девочка не заслуживает ничего из этой грязи. Как и той боли, которую я вынужденно причиняю ей.