Сарина Боуэн - Он

Минутой позже они отъезжают, и это конец обоих Килфитеров — и младшего, и старшего.

Я пропускаю и барбекю.

Поскольку меня не было на тренировке, то Пату я, в общем, не нужен, и я использую это время на то, чтобы перегруппироваться. Мне надо посмотреть в лицо тому факту, что лето скоро закончится.

И потому я звоню на работу маме — на тот ее телефон, что всегда перепачкан глиной.

— Привет, ребенок! — щебечет она, когда берет трубку. — Ты звонишь, чтобы сказать, что приезжаешь домой? — Эта женщина всегда говорит только по существу. Когда у тебя шестеро детей, по-другому нельзя. В сутках слишком мало часов, чтобы тратить их на пустопорожние разговоры.

— На самом деле да. Тренер Пат пока не заменил меня, но я собираюсь отпроситься у него на неделю пораньше.

— Замечательно! — восклицает она тем своим тоном, который раньше приберегала для похвалы за пятерки. — Должны же мы повидаться с тобой перед НХЛ. Пока у тебя еще все зубы целы.

— Как воодушевляюще, — бубню я.

— Ума не приложу, почему мои мальчики выбирают себе опасные карьеры, — говорит она. — Я всегда прошу твоего брата перед приездом проверять, все ли жизненно важные органы у него на месте.

Мой брат — полицейский.

— Фу, мам. И Скотт еще ни разу не доставал оружие при исполнении.

— Это верно, пули сейчас не самая большая его проблема. — Она рассказывает, что он ненадолго вернулся в родительский дом. Скотт — тот самый мой брат, которого недавно бросила девушка, и поскольку они жили вместе, ему понадобилось место, где было бы можно перекантоваться какое-то время.

— Значит, он спит теперь в своей старой комнате? — спрашиваю я, пытаясь это представить. Скотту двадцать восемь.

— Да, но редко. В последнее время он берет много дополнительных смен. Думаю, он просто пытается чем-то отвлечься.

— Эх, — бормочу я.

— Джеймс , — неожиданно говорит моя мать. — Чем ты расстроен?

— Ничем, — пробую отговориться я. Но мою маму не проведешь. Невозможно вырастить шестерых детей и не развить в себе телепатические способности.

Она цокает языком.

— Как скажешь. Но позже я как следует побеседую с вами, молодой человек. Приготовлю лазанью и буду держать ее у тебя под носом, пока ты не ответишь на все, о чем я спрошу.

Мамина лазанья — это нечто неописуемое. Ради нее я, наверное, признаюсь во всем.

— Скорее бы, — отвечаю я искренне. Родной дом — именно то, что мне сейчас нужно.

— Люблю тебя, Джейми-бой, — говорит она. — Купи билеты на самолет.

— Хорошо.

Разговор с мамой поднимает мне настроение, и я решаю побаловать себя чизбургером с беконом в баре на Мейн-стрит. Уминая чизбургер, я смотрю, как «Ред Сокс» проигрывают, и размышляю о Весе. Сейчас он на барбекю, где родители наверняка забрасывают его вопросами о том, как происходит драфт в НХЛ. И кому же отвечать на такие вопросы, как не ему.

Никакого сарказма. Факт он и есть факт. Вес всегда хотел играть в НХЛ. Это было первое, что он рассказал о себе, когда мы были тинэйджерами.

Ну а я? Я выбрал хоккей, потому все возможные школьные рекорды в футболе успели побить мои братья. Я люблю хоккей. Но точно не так сильно, как Вес. Потому что сильней него хоккей не любит никто.

Когда я возвращаюсь в общежитие, там еще пусто. Я чищу зубы. Нахожу военный триллер, который взял с собой в лагерь, но так и не успел прочитать. Потом, раздевшись до трусов и футболки, забираюсь в кровать. Может, Вес придет домой в настроении для того, чтоб сжечь чуть-чуть напряжения.

С книжкой на груди я засыпаю.

Некоторое время спустя меня будит скрежет ключа в замке. Сонный, я моргаю, пока Вес подходит к моей кровати.

— Как все прошло? — Мой голос хриплый со сна.

Вес не отвечает мне. Но убирает книжку и кладет ее на пол.

— Ты в порядке?

Он все молчит, но это не кажется странным. Потому что теперь он сидит на краю кровати и просто любуется мной. Он отводит с моего лба отросшие за лето пряди волос. Потом наклоняется и целует меня в ту же щеку, из-за которой сегодня разразилась гроза. В то же самое место.

Стоит его губам коснуться меня, и я вздрагиваю и тянусь ему навстречу за большим.

Мягкие, непривычно нежные губы продолжают покрывать поцелуями мое лицо, мою шею. И у меня начинают бежать мурашки от контраста между мощью этого парня и мягкостью его ласк.

Теплая рука, опустившись туда, где сходятся мои ноги, накрывает меня через тонкую ткань. Ласковое давление побуждает меня толкнуться бедрами вверх. Ощутить небольшое трение было бы сейчас потрясающе, но я получаю только легкое движение его большого пальца по паху.

Очевидно, Вес в настроении помучить меня своей нежностью. А я в настроении разрешить ему это сделать. Я расслабляюсь и, пока он осыпает мою кожу легкими поцелуями и легчайшими ласками, закрываю глаза. Когда я хочу положить ладони ему на грудь, он мягко задерживает их и кладет назад на матрас.

— Хорошо, — ворчу я. — Будь по-твоему.

И не слышу в ответ даже смешка. Он выключает лампу возле кровати и начинает предмет за предметом снимать с себя всю одежду, пока я, привыкая к темноте, лежу на спине и любуюсь всеми открывающимися постепенно участками гладкой кожи и твердых мышц. Впечатляющая эрекция, выпрыгнув наружу, отскакивает к его животу. Мне хочется сесть и взять его в рот, но я продолжаю лениво ждать, что будет дальше. Что бы ни было в планах у Веса, я уверен, что оно мне понравится.

Он склоняется надо мной и целует полоску голой кожи между моими боксерами и футболкой.

— М-м… — выдыхаю я. Я уже твердый, а ведь он еще даже не притронулся ко мне по-настоящему. Его руки плавно спускаются к резинке моих трусов, и я приподнимаю бедра. Шорох — и боксеров нет. В следующую секунду он закрывает ладонью мне рот, а потом за один раз глубоко заглатывает мой член.

Жар и давление окутывают меня так стремительно, что я от шока едва не прокусываю ему ладонь. Пока Вес обрабатывает меня своим ненасытным ртом, по моему животу проносятся волны дрожи, а бедра дергаются вверх. Боже. Я знаю, мы должны вести себя тихо, но как? Я этого не переживу.

К тому времени, как он с чпоком отпускает меня, я весь дрожу. На секунду он исчезает из поля зрения. Потом возвращается с презервативом и бутылочкой смазки, и я облегченно вздыхаю.

Он предлагает мне руку, и я, приняв ее, позволяю себя усадить. Он снимает с меня футболку, потом садится верхом мне на бедра. Впервые за вечер мы с ним целуемся по-настоящему. Вся недавняя мягкость выгорает как пар, оставляя после себя огненный след, и я с жадностью набрасываюсь на него. Между сильными, расплавленными поцелуями ловлю губами его язык и с силой сосу его.

Он стонет, и мое горло с готовностью проглатывает его стон. Сидя на коленях, он медленно втирается в мое тело, наши плечи сталкиваются, наши члены болят. Желать его дарит такую приятную боль.