Дана Хадсон - Вспомни меня!..

Как обычная туристка, она побывала на самом верху Эйфелевой башни, побродила вокруг Триумфальной арки, почти день провела в Нотр-Дам-Де-Пари, любуясь его химерами, витражами и роскошным внутренним убранством. Везде было дивно хорошо, и нигде она не вышла из того сомнамбулического состояния, которое овладело ею в ночь на понедельник. Ничего не болело и ничего не хотелось. Она понимала, что это стресс, но ей очень нравилось это ни к чему не обязывающее ощущение. Оно не предполагало ни боли, ни желаний, что само по себе уже было прекрасно.

Но с утра в четверг это блаженное состояние стало таять, как легкая летняя дымка, и, чем ближе приближался вечер, тем быстрее. На его место приходил удручающий голод души. Одиночество, такое безнадежное и беспросветное, что даже мысли в голове замирали, завладело ею целиком.

Ей не хотелось двигаться, не хотелось говорить. Но в шесть часов, понимая, что это последняя попытка пробиться к тому Полю, которого она знала и безумно любила, Лорен постаралась принять как можно более достойный вид, надев строгий костюм с белоснежной блузкой и закрепив волосы в тугой пучок на затылке. Ожидая Поля, села в коридоре у окна, выходящего на улицу. Из него хорошо были видны все машины, подъезжающие к гостинице, и выходившие из нее посетители.

Лорен нервно вздрагивала при появлении каждой очередной машины и горестно вздыхала, не увидев того, кого ждала.

Дюмон подъехал ровно в семь, как и обещал. Учитывая бесконечные парижские пробки, это была нечеловеческая точность. Выйдя из машины, он внимательно посмотрел по сторонам и, закрыв машину, быстрыми шагами двинулся в гостиницу.

Лорен стремительно побежала по лестнице ему навстречу, вся охваченная трепетом и сомнениями. Внизу он что-то тихо спросил у сидящего за конфоркой у входа молодого человека с золотой серьгой в ухе, исполняющего обязанности портье. Завидев девушку, окинул ее быстрым взором, слегка поклонился и суховато спросил:

— Куда мы отправимся?

Голос у него был усталым, и Лорен с сочувствием посмотрела на него. На Дюмоне был серый деловой костюм и кремовая рубашка в тонкую полоску. От него веяло большими деньгами и большими возможностями. Дюмон был так же неколебимо уверен в себе, как и де Мариньи. Но на этом внешнее сходство и кончалось. Де Мариньи никогда не смотрел на нее таким бесстрастным взглядом, от которого у нее начали неметь кончики пальцев на руках.

Стараясь не реагировать на ее так умилявшую его бледность, Дюмон предложил:

— При гостинице есть кафе, может быть, нам стоит посидеть там?

И насторожился в ожидании ответа. Если она воспротивится, сразу станет ясно, она желает скандала, чтобы или прославиться, или привести к разрыву его отношения с Элен. Дюмон с изучающим прищуром смотрел на Лорен, ожидая ответа. Но она с явным облегчением согласилась:

— Да, конечно, это было бы лучше всего.

Одобрительно кивнув головой, он подал ей руку, и они отправились по небольшому коридору вглубь здания, откуда доносились аппетитные ароматы. Идя рядом, Лорен чувствовала исходящее от него тепло и даже прикрыла глаза, вспоминая, как это бывало прежде.

Но де Мариньи никогда не шел рядом с ней так холодно и отстраненно. Он всегда держал ее за руку, нашептывая на ухо что-нибудь смешное, отчего она невольно улыбалась, одновременно стараясь сохранить безучастный вид, потому что боялась привлекать к себе внимание окружающих.

Усадив Лорен за столик поодаль от окна, Поль снова огляделся в поисках назойливых папарацци. Но в зале нежно ворковало несколько влюбленных парочек, занятых собой и не обращающих внимания на окружающих, и он успокоился.

Взглянув на бледное лицо спутницы, вспомнил о хороших манерах и поинтересовался:

— Как вы провели эти дни?

— Так, как и положено туристке — осматривала все парижские достопримечательности подряд.

Дюмон не стал спрашивать, что ей понравилось, а что нет, просто кивком подозвал официантку. Та подошла к ним с дежурной улыбкой. Не спрашивая у спутницы, чего бы она хотела, заказал несколько блюд и только тогда повернулся к Лорен.

— Мне хотелось угостить вас наиболее вкусными национальными блюдами, но, к сожалению, здесь не слишком большой выбор. Вы же англичанка?

— Ну да. — Что в прошлой жизни она была француженкой, рассказывать было явно преждевременным.

Ужин принесли быстро, и Поль, в отличие от нее, ел много и с удовольствием. У нее же от волнения кусок не лез в горло. Но вот они перешли к десерту. Доев его, Поль требовательно взглянул на Лорен.

— Что же такое сверхважное вы хотели мне сообщить? Но предупреждаю, если вы вздумаете лить грязь на мою невесту, я вам этого так не спущу!

Лорен поежилась от его угрожающего тона.

— И не думаю. Я ее вовсе не знаю. Я пытаюсь напомнить вам о нас.

Он сердито повысил голос:

— О нас? Но никаких «нас» никогда не существует и не существовало!

Лорен тихо, но упрямо возразила:

— Вы ошибаетесь. Мы уже жили с вами здесь, во Франции. А точнее, в Нормандии, в конце восемнадцатого века. У нас было поместье невдалеке от Байе. Вас звали тогда Поль де Мариньи, и вы были моим мужем. — Дюмон негодующе вскинулся, но она умоляюще выбросила вперед руки. — Выслушайте меня сначала, возмущаться вы сможете и потом. — Он с недовольством затих, и Лорен смогла продолжать: — Тогда меня звали Николь Лавалье, я была незаконнорожденной дочерью маркиза д’Артуа.

Он иронично вздернул левую бровь, вновь напомнив Лорен де Мариньи, но промолчал.

Лорен печально продолжала:

— Я, как и вы сейчас, ничего не помнила до недавнего времени. До одного решительного момента, когда мне нужно было ответить «да» или «нет». И тогда я увидела сон. Слишком яркий, слишком зримый, чтобы быть просто сном. Это было воспоминание. О вас и обо мне. Мы погибли из-за предательства влюбленной в вас служанки. Погубить-то она хотела меня, но вы не захотели меня покинуть и погибли вместе со мной. Нас казнили на гильотине.

Поль глухо рассмеялся, прикрыв глаза рукой.

— И не надейтесь, что проймете меня этой фальшивой сказочкой! Сколько вам надо, чтобы вы оставили меня в покое? Сто тысяч? Двести?

Лорен в тоске прошептала, вкладывая в слова всю страсть своей любви:

— Мне не нужны деньги! Как ты это не понимаешь! — От волнения она вновь перешла на «ты» и не заметила этого. — Перед смертью мы поклялись встретиться вновь и снова любить друг друга! И мы… — тут она неловко запнулась, не зная, стоит ли рассказывать ему о своих жутких предчувствиях.

Он нагнулся к ней и зловеще попросил разъяснить, почему она запинается. Не потому ли, что выдумывает на ходу?

Это было непереносимо, но Лорен сдержалась и хмуро опровергла:

— Просто боюсь, что не смогу жить дальше, если вы ничего не вспомните.