Людмила Бояджиева - Рим, конечно Рим или Итальянское танго

Кристина отрицательно покачала головой.

— Думала, что на однокомнатную хватит… Копила, копила, на всем экономила… Мои-то новобрачные в центре квартиру хапнули. Но в нашу «хрущобу» Фил свою бывшую жену с дитем заселяет. Это они решили, когда я в Италии была. Думали, там и останусь… Теперь надо о свое хате думать, но Филек материн говорит, что за двадцать тысяч баксов можно только в Подмосковье отдельную присмотреть или хорошую комнату в коммуналке.

— Двадцать тысяч?! — Надя не верила своим ушам, ощутив новый прилив приятнейшей жалости.

Жалости к слабому, сирому, убогому. Не живучая это порода, вырождающаяся. Наследие совдеповской деловой импотенции — слабаки, сентиментальные олухи.

— Да, ты, Тинка, отличилась… Бескорыстная служба на ниве капитализации. Про тебя только статью в «Московский комсомолец» писать. И то, лет десять назад в рубрике «моральные ценности строителей коммунизма»… Извини, даже здесь сейчас самые провинциальные чувырлы за ночь минимум 500 баксов гребут…

— Мне больше предлагали. — Жуя третий бутерброд, заявила Кристина, не став объяснять подробности. — Пять кусков.

— И что? — изумилась Надя. — Что хотели-то?

— Обычной страсти. Без любви, конечно.

— Как без любви? Нечто новое. Это в чем же тогда страсть состоит?

— Ах, ты не поняла, Надь… У меня язык заплетается… Ну, обыкновенно, трахаться на ночь снимали. А я хочу настоящей любви. Такой, знаешь, захватывающей, необычной.

Надин опешила. Пожав плечами, она запахнула на груди пеньюар.

— Это ты на что намекаешь? На лирику ли на отклонения?

— Извини, Белоснежка, что такие слова употребляю — старомодные. Вышедшие из употребления. Ну, аморе, лав — андестенд?.. Твой жених-то, наверное, влюблен, а?

— Жутко! Не знает, чем ещё ублажить. И ревнив, как мавр! Но однажды… Ой! — Надя залилась радостным смехом. — Однажды мы разбирались, кто с кем чего… ну, завелись… А Витька покачал головой печально так, и говорит: «Угораздило же меня в такое дерьмо втрескаться!» Считаю, отменное признание в любви!

— У меня и такого не было. Нет, конечно, всякие слова красивые говорили, — вспомнила Кристина вчерашнее страстное признание Геннадия. Но… не верю. Не хочу верить. Ладно, у тебя скоро визитеры, а я к бабке собралась. Кристина порылась в сумке и вытащила сафьяновый ларец:

— А это тебе подарок.

Надин ахнула, вытряхнув на стол сверкающие колье и диадему:

— Это что, те самые?!

— Да, считай, музейная ценность. Целый месяц в сейфах римского криминального отдела хранились, принимали участие в судебном процессе в качестве вещественного доказательства… Мне за них, кстати, приличные бабки предлагали любители детективных раритетов. Вот здесь, в центре, пустой глаз — как раз от настоящего бриллианта. Остальные, увы, стразы.

— Ну, девушка, угодила! Это же настоящая сенсация! Мой Новый упадет от восторга. Принимаю в качестве свадебного подарка. Потрясла меня, Тинка!

Надин поцеловала подругу и примерив диадему, глянула на себя в коридорное зеркало.

— Именно этого мне и не хватало!

Черный кофе подействовал как снотворное. В электричке Кристина уснула с приятным чувством удавшейся мести: эту диадему вместе с «голубым принцем» она подарила Санте, а теперь отдала Надьке — освободилась от вещицы, тянущей шлейф воспоминаний. Самых разных и, что, отчасти, самое обидное, трогательных. Никогда теперь она не будет мысленно возвращаться в то раннее утро, когда неслась в Рим по автостраде Солнце с веселым певцом. В салоне пахло сосновыми ветками и звучал его голос. А в душе расцветали надежды переливчатые, летучие, как мыльные пузыри… Потом они остановились у её отеля и Кристина вынесла Санте сафьяновый ларчик…

… Анастасия Сергеевна наскоро обняла внучку у калитки и подтолкнула к дому.

— Хорошо, что протопить успела, заждалась. — Она поставила на плиту чайник, обмахнула тряпкой вытертую клеенку, знакомую — в розочках. Кристине стало совестно. Помимо её жизни, её проблем совсем рядом существовали другие, куда более прозаические и страшные. Какое дело этим огородным бабкам до светских сплетен, показов «высокой моды», мафиозных разборок? Душещипательных романов и волнующих тайн им теперь с лихвой хватало в мексиканских и бразильских телесериалах.

— Спасибо демократам, что дали на старости лет настоящую жизнь посмотреть, да ведь и жизнь не простая штука… Наша докторша Татьяна Леонтьевна после «Дикой розы» весь поселок обегала. Там Веронику Кастро похитили, ну, эту — Розу. И все старухи влежку — никакого валокордина и нозепама не напасешься…

Бабушка, коротко повыспросив у внучки про Италию, с интересом перешла к своим проблемам. Оказалось, что чужеродные Луисы, Хулио, Альберто и Эстебаны стали здесь такими же реальными персонажами, как алкаш Фомка Козловский, терроризировавший нецензурным пением все участки. «Мне сегодня хорошо, мне сегодня весело: моя милка мне на х… бубенцы повесила!» нагло распевал он в праздники, пренебрегая патриотическими песнями.

— На прошлое лето пожаловаться не могу. Одних огурцов тысяч на сто продала, слив было — завались и, конечно, цветочки. — Похвасталась Анастасия Сергеевна.

— А что, наши цветы все идут? Ведь теперь в Москву столько импортных завезли — красота! Розы — на метровых ногах и любых расцветок. У них ведь там теплицы огромные и все на компьютерах.

— А здесь на своем горбу, — то ли с гордостью, то ли с горестью сказала бабка. — Гладиолусы сырость съела, гиацинты обмельчали, подмерзли, что ли. Стебли тонкие, еле-еле соцветия держат. Ты бы мне оттуда хоть какой-нибудь цветок привезла, как у этих, что в киосках торгуют. Семян-то сейчас навезли полно, только редко из них что выходит.

— Природные условия у нас другие: «зона рискованного земледелия»… В Италии этих гиацинтов — как у нас клевера. Правда, правда! А цветы мы с тобой хорошие обязательно посадим. Я ведь пока здесь жить буду.

— Как «пока», — лето, что ли? Мать намекала, что Филимон тебе квартиру подыскивает, но говорит, планы у тебя пока не ясные. — Бабушка поставила персональную Кристинину чашку с медвежонком на боку, уцелевшую ещё из детского набора, и пододвинула тарелочки с пирожками. — Ешь, ешь, твои любимые, с яблочным повидлом и черникой. Черничные пироги меня ещё свекровь печь научила, мол, старинный семейный рецепт. И уж больно мудреный — возле теста даже шуметь нельзя. Оно и сквозняков боится, и перегреву… Я теперь по-своему делаю.

— Вкусно. Люблю, когда начинки много. Как это она у тебя не протекает? — задумчиво рассмотрела Кристина пирожок и тут же спросила. — Ба, расскажи про деда, что расстреляли. Ну, мужа твоего, Алексея Карповича.

— Чего ты вспомнила? Реабилитированный он, все документы есть. Еще при Хрущеве выдали.