Ольга Егорова - Розовая пантера

Подумала: «А ведь ты мне обещал дубовый стол и новую кухню». И больше ничего, никаких мыслей, никаких чувств. Вспомнила только про холсты и краски, которыми собиралась разрисовывать собственное счастье. Вместо яркого пейзажа снова получился только черный квадрат. Стоило ли ожидать чего-то иного?

Вошла в комнату, уже не стараясь двигаться неслышно. Прислонилась к стене. Увидела его лицо — только краткий миг замешательства и снова непроницаемая маска. Услышала:

— Обязательно, Владимир Андреевич. До встречи.

И рассмеялась.

— Глеб, ты меня уморил. Никогда не подозревала о твоих гомосексуальных наклонностях. Как ты с ним ласково, с Владимиром Андреевичем. Это кто, кстати?

— Это, кстати, мой начальник. Ты о чем?

— О том, что ты мне обещал дубовый стол. И кухню новую.

Она смеялась. Не могла остановиться. Подумала: если бы не эта его заключительная фраза, она, может быть, почувствовала бы то, что должна была почувствовать в подобной ситуации, — обиду, гнев, разочарование. Злость. Но эта его последняя фраза все обратила в смех.

— Да прекрати смеяться, я не понимаю, что смешного…

На его лице медленно проступал испуг. Черты искажались, не подчиняясь больше никаким усилиям. Он на самом деле испугался. И лихорадочно пытался придумать, как ему выкрутиться из ситуации. А она смеялась все громче, даже слезы на глазах выступили.

— Ладно, Глеб, чего там. Алина, значит, ее зовут.

— Кого? — Он продолжал сопротивляться, хватаясь за соломинку, которой не было.

— Девушку, которую ты любишь. Сильно любишь.

Он молчал.

— А меня, значит, просто используешь…

— Ты не поняла, Маша… Ты неправильно поняла…

— Да что здесь понимать-то? И дураку понятно, а мне тем более. Перестань, прошу тебя, спрячь подальше свой праведный гнев. И запомни: я ему не дочка. У меня был отец, но он умер. А этот мне вообще никто. И мне неприятно, когда меня называют его дочкой. Запомнил?

— Запомнил.

— Уже хорошо. А теперь давай поговорим как деловые партнеры.

Сказала — и не знала, что говорить дальше, потому что не по плечу была ей эта роль делового партнера. Но и роль обиженной женщины тоже никак не хотела приживаться. Прошла в комнату, села на диван и молча уставилась в одну точку. Мысли куда-то убегали, совсем не в том направлении, которого требовала ситуация.

— Ты неправильно поняла, — снова донеслось до нее откуда-то издалека.

Она подняла глаза и увидела чужого человека. Что он делает здесь, в ее старой квартире? Как он здесь оказался, кто впустил его, кто дал ему ключи, кто позволил вешать в шкаф рубашки и брюки?

— Мы чужие, — произнесла она тихо. — Всегда были чужими, разве ты до сих пор не понял?

— Ты сама во всем виновата, — ответил он, ухватившись за эту мысль, которая давала ему призрачный шанс оказаться в роли обвинителя. — Сама виновата. Эти твои прогулки бесконечные, твоя задумчивость непонятная, зовешь тебя, а ты не слышишь. Ты здесь, а тебя как будто нет…

— Мы чужие, — повторила она, даже не вслушиваясь в его слова.

— Это все ты…

— Послушай, Глеб. — Она перебила, не дав ему договорить. — Объясни мне. Объясни, пожалуйста, как это бывает. Что это за чувство такое, что за побуждение. Как это можно…

— Ты о чем?

— Давай будем называть вещи своими именами. Мы познакомились случайно. Ты случайно узнал о моем… великом родстве. Ты уже тогда все это придумал? Тогда?

— Прошу тебя…

— Тогда?

Он сдался наконец под напором ее взгляда. Стиснул в кулаки ладони, — она видела, как побелели его пальцы. Рухнул в кресло, откинул голову назад и ответил, не открывая глаз:

— Тогда.

— Я не понимаю.

— Да что здесь понимать? — Ярость, сдерживаемая до той минуты, прорвалась наружу. Он почти кричал. — Что здесь понимать? И тебе ли не знать этого — ведь ты жила в достатке, ты знаешь, что такое обеспеченная жизнь. О-бес-пе-ченная, — повторил он по слогам, — и точка, что же здесь еще объяснять? Что непонятного в том, что человек стремится как-то укрепиться в жизни, зацепиться за что-то?

— Любыми путями?

Он молчал некоторое время. Потом сказал тихо:

— Прости.

Она отмахнулась:

— Разве обеспеченная значит счастливая? Смотри почаще бразильские сериалы — они тебе расскажут, что богатые тоже могут плакать.

— Глупости все это. Про рай в шалаше, про варенье из арбузных корок.

— А я любила в детстве. Мама очень вкусное делала…

— Ну и где она теперь, твоя мама? Не в шалаше, между прочим, живет. И черную икру небось ложками…

— Прекрати! Сейчас же, слышишь!

— Ну наконец-то! А я уж думал, ты совсем железная. Только ведь прав я. Я, а не ты. Деньги — на них все купить можно. Все, понимаешь…

— А ты ее любишь? — спросила она.

— Кого? — Он искренне не понял вопроса. — Ах, ты об этом. Да перестань…

Он замолчал. Маша вздохнула — в принципе говорить им больше было не о чем.

— Знаешь что? Собирай-ка ты свои вещички. Без скандала.

— Маша…

— Ну что, Маша? Она ведь ждет тебя, хочет быть с тобой. А я не хочу. И не хотела никогда.

— Сама ведь тогда на улице… — возразил он.

Ей нечего было ответить — на самом деле тогда на улице сама.

— Уходи.

Он чертыхнулся, выругался неожиданно и непривычно грубо, никогда она от него таких слов не слышала, рывком открыл шкаф — деревянная дверца стукнулась о стену, осыпалась крошечная горстка штукатурки с потолка. Достал спортивную сумку и принялся не глядя заталкивать в нее свои вещи. Она смотрела на него и совсем не думала уже о нем.

— Послушай, — обернулся он уже на пороге. — Ты теперь, наверное…

Она как-то сразу догадалась, о чем он хочет спросить. Хочет и не может, не решается, не желает, наверное, выглядеть в ее глазах совсем уж законченным подлецом. Не понял, значит, до сих пор, что ей все равно, абсолютно все равно…

— Ты про ядерную кнопку?

— Про какую кнопку? — не понял он.

— Про ядерную. На которую я могу нажать и разрушить весь твой мир, если уж твоя порядочность не позволяет тебе называть вещи своими именами. Пожалуй, я так и сделаю — позвоню твоему обожаемому Бирюкову и объясню ему, что к чему. Наябедничаю, ведь так и должна поступить любая нормальная женщина в сложившейся ситуации. А может, и не буду ябедничать. Я подумаю, Глеб, над этим вопросом.

Он снова чертыхнулся, достал из кармана брюк ключи и швырнул их на полку.

— Кстати, — она тоже порылась в карманах и протянула ему жетончик из химчистки вместе с чеком, — куртку свою не забудь забрать.

Дверь захлопнулась — с грохотом, какого никогда еще не слышали соседи.

Маша снова вернулась в комнату, снова села на диван. Огляделась вокруг — одна. Встала, задвинула шторы на окнах, прикрыла осторожно распахнутую дверцу платяного шкафа. Потом достала из-за дивана пылесос, включила. Почему-то захотелось убраться в квартире.