Лэйси Дансер - Свет и тени

— Я поймала его в западню, — возразила Миранда безжизненным голосом.

— Это он так сказал? — уточнил Мэтт, закипая от гнева.

— Да.

— Но ведь это он заставил свою мать уступить. Не ты. Если кто и подстроил западню, так это он.

Миранда пристально вглядывалась в его лицо.

— Все в городе считали, что я вышла замуж по расчету. Даже мои родные.

— Значит, они тоже кретины, — с едва сдерживаемым бешенством прошипел Мэтт. — Ты вышла замуж, потому что любила. Иначе ты не отдалась бы ему.

— Откуда ты знаешь? — Она обхватила его запястья и почувствовала, как учащенно бьется его пульс.

Мэтт заглянул ей в глаза и прочел в них то, что для него уже не требовало доказательств. Эта женщина настоящее сокровище.

— Просто знаю, и все. А я не ошибаюсь.

— Ошибаешься. Я его ненавидела. Под конец я его возненавидела, — выпалила она, закрывая глаза, чтобы не увидеть отвращение на его лице.

Мэтт не отводил глаз, чувствуя, как ее тело напряглось, словно в ожидании удара. Пальцы намертво вцепились в его рубашку, хотя вряд ли она это сознавала.

— Посмотри на меня, Миранда. Я не убегаю. Не осуждаю тебя. Что бы ни было в конце, в начале была любовь. Ненависть появляется, когда любовь подвергают слишком жестоким испытаниям, когда ее топчут ногами. Твой муж не переживал из-за ребенка. Первая трещина. Его мать хотела от тебя отделаться. Он упрекал тебя, говорил, что ты подстроила ему западню. Эта была намеренная ложь — он хотел причинить тебе боль. Но было и еще что-то. Что?

Миранду затрясло. Преследовавший ее кошмар вдруг обрел реальность, сосредоточившись в этом негромком вопросе.

— Не спрашивай.

— Расскажи мне, позволь разделить твою беду. — Мэтт гладил ее плечи, чувствуя, как сопротивление ослабевает.

— Прошлое нельзя переделать.

— Но можно от него освободиться, чтобы жить настоящим и строить будущее, — возразил он. — Не позволяй, чтобы этот кретин продолжал тебя мучить, он исчез из твоей жизни. — Мэтт легонько встряхнул ее. — Ты больше не ребенок. Ты — женщина. Сильная, умная, чуткая. Постарайся увидеть себя настоящую и перестань без конца вспоминать бредовые иллюзии, которые тебе вбили в голову.

Его слова проникали в самую душу, вскрывая глубокие раны, которые, казалось, давным-давно зарубцевались. Внезапно Миранде захотелось вытащить свои ночные кошмары на свет Божий. Покончить с ними и обрести наконец свободу. Свобода. Ее цель, ее наваждение, ее мечта. Мэтт предлагал ей помощь — свое сильное плечо, на которое она могла опереться. Он верил в нее так, как она сама в себя не верила. Миранда не понимала истоков этой веры, но не могла усомниться в его искренности.

— Том никогда меня не любил. Он женился на мне назло матери, и я стала для него козлом отпущения. Красивой игрушкой, которую он выставлял напоказ, чтобы похвалиться перед всеми. На людях он всегда был подчеркнуто нежен и заботлив ко мне. Никто бы не поверил, в каком аду я жила. У него был неуравновешенный характер, он впадал в приступы ревности, устраивал дикие сцены, так что я стала бояться оставаться с ним наедине. Я никогда не знала, что Том выкинет в следующий момент. Его излюбленной привычкой было дождаться, пока я засну, а потом ворваться в спальню и закатить скандал. До сих пор не могу входить в темную комнату или спать без света.

— Почему ты от него не ушла?

— Я пыталась, — в отчаянии призналась она. — Три раза. И за каждую попытку жестоко расплачивалась. Я даже обращалась за помощью к специалистам, но внешне он был совершенно нормален, и мне никто не верил, потому что он не оставлял синяков. Для всего города Том был гордостью и любимцем, а я — выскочкой, возмечтавшей о троне.

Миранда сделала глубокий вдох, стараясь овладеть собой. Она сказала Мэтту больше, чем намеревалась. Но, зайдя так далеко, решила договорить до конца.

— Я не страдаю клаустрофобией. Мне страшно оказаться в западне наедине с мужчиной. В западне, из которой нельзя убежать. Дело не в твоем росте, да и вообще не в тебе. Дело во мне.

Она высвободилась из его объятий и порывисто встала. Быстро взглянула на Мэтта с вымученной улыбкой.

— Если ты по-прежнему намерен остаться ужинать, я лучше посмотрю, что там творится на кухне.

Мэтт тоже поднялся, на этот раз не делая попытки дотронуться до нее.

— Конечно, я остаюсь. Ты не сказала ничего такого, что заставило бы меня уйти.

Миранда покачала головой, глядя на него со смешанным чувством жалости и сомнения.

— Боюсь, что разочарую тебя, Мэтт. Может быть, я смогла бы перенести твои объятия и твои ласки, если ты этого еще хочешь. Но я никогда больше не буду принадлежать мужчине.

Не проронив больше ни слова, она повернулась и ушла в кухню.

Мэтт вошел в дом, бросил ключи в деревянную чашку в прихожей и направился прямо к бару, стоявшему в углу гостиной. Плеснул в стакан неразбавленного виски и залпом осушил его. Алкоголь сразу ударил в голову, на что он и рассчитывал. Но это не помогло изгладить из памяти лицо Миранды, когда она рассказывала о своем прошлом.

В такие минуты он ненавидел свой пол. С гримасой отвращения Мэтт обогнул внутренний бассейн, устроенный в центре дома. Он сам спроеккирпичом пол, трехметровые потолки, окна ВО всю стену создавали ощущение простора. Но сейчас Мэтт не замечал ничего вокруг.

— Черт!

Он опустился в кресло, уставившись на кристально прозрачную воду в нескольких футах от него. Миранда возбудила в нем любопытство, привлекла его своей хрупкостью, ранимостью и красотой, и он потянулся к ней, не раздумывая. Потом эти огромные печальные глаза разбередили душу, ему захотелось освободить ее от наваждения. Но и тогда он не дал себе труда задуматься о последствиях.

Сегодня он столкнулся с жестокой реальностью. Миранда пытается выкарабкаться из преисподней, в которую вверг ее бывший муж. Мэтт мог только догадываться, каких усилий воли ей стоило выжить. Он не знал, сколько сил у нее осталось в запасе и вынесет ли она новую связь. Даже за себя нельзя было поручиться. Но и отступать теперь он тоже не мог, хотя Миранда явно этого ждала. Однако причинить ей боль — значило обречь себя на вечный ад. В своей жизни она не видела от мужчин ничего, кроме бездушия, пренебрежения и боли. Будь он проклят, если заставит ее страдать.

Мэтт непроизвольно стиснул в руке пустой стакан, ища выхода и не находя его. Пойти на попятный он не мог. Топтаться на месте тоже. Оставался один путь — вперед.

С тяжелым сердцем Мэтт поднялся. Никогда еще ему не было так тошно. До сих пор жизнь шла по накатанным, релъсглл, не чиня особых препятствий. Он был потомственным строителем, и его отец еще был в добром здравии. Мэтт никогда не знал настоящего одиночества и опустошенности, никогда не переживал по-настоящему тяжелой утраты. Мать умерла, когда ему было четыре года. Он помнил ее только по рассказам отца. Близких родственников у них не было, но это не имело большого значения, потому что друзья отца, особенно Дэннер, в каком-то смысле заменили ему семью.