Виктория Егорова - Служанка двух господ

Все кончилось внезапно. Зазвонил телефон, и судьба нежным голосом нашей секретарши спросила:

— Вика, ты свободна?

Забыла представиться, меня зовут Виктория, для друзей — Вика (травка кормовая), для клиентов и начальства — Виктория Николаевна.

— Конечно, нет, я страшно занята.

Я баюкала свою лень под мягким пушистым пледом, и чтобы выйти из квартиры в мокрую гадость мартовского дня, требовалась весомая причина.

— Жаль, здесь срочная заявка от клиента, просит о встрече в своем офисе.

Мы с Ольгой понимали друг друга с полуслова. Телефоны в конторе прослушиваются, визиты клиентов строго фиксируются. Но не каждый захочет светиться в агентстве. Тогда организуется выезд на место. И уж о чем мы там с клиентом говорим, к какому соглашению приходим — тайна, тщательно скрываемая от шефа. А в отчете всегда можно написать, что переговоры не увенчались успехом. Каждый имеет право на некоторый процент неудач, и кто виноват, что мой реальный процент был значительно ниже среднего по агентству. В общем, взяла я у Ольги телефон и договорилась о встрече.

Господин Мирзоев принял меня в своем кабинете, но кофе не предложил — первый звонок, который я пропустила. Согласился на все мои условия, выдал аванс и лишь однажды недоуменно поднял брови, когда я спросила, в каких салонах любит бывать его супруга, — ему интересоваться этим? Я снесла и этот щелчок по самолюбию. Почему? Да просто потому, что если что-то должно произойти, то произойдет обязательно и при самом активном участии со стороны будущей жертвы. Нежелание господина Мирзоева дать нужные сведения меня не обескуражило. Я вернулась домой под любимый плед, вооружилась телефонным справочником и начала обзванивать салоны красоты, фитнес-клубы и стоматологические клиники со стандартной фразой: «Я хочу записаться на прием. Ваш клуб (салон, клинику) мне рекомендовала Карина Мирзоева». Уже после пятого звонка я услышала в трубке заветное: «Ах, Кариночка, конечно, конечно, когда вам удобно. Самые лучшие отзывы? Очень приятно. Действительно, она наш частый гость, вот и завтра… Ах, вам удобнее в среду? Замечательно, ждем вас в три. Рады помочь». Разумеется, я не стала ждать среды. Явилась на следующий день через четверть часа после Карины. Сыграла рассеянную, витающую в облаках, но состоятельную даму, не возражающую против лишних цифр в счете. Отпустить меня не солоно хлебавши у сердобольной хозяйки салона рука не поднялась. Я опустилась в мягкое кресло, улыбнулась строгой, почти надменной красавице и — чистое вдохновение! — вытащила иллюстрированную биографию Ван Гога на французском языке. Через десять минут мы обсуждали картину Магритта в музее на улице Же де Пом. Я никогда не была в Париже, а про картину прочитала в романе Франсуазы Саган. Но стоило мне упомянуть о холодном темно-голубом фоне неба, как с глаз Карины словно занавес упал, и открылось — как сцена — прелестное живое, взволнованное лицо. Больше в тот день нам не удалось поговорить. Но телефонами мы обменялись и утром сидели в «Шоколаднице».

— Пожалуйста, выручите меня, — длинные смуглые пальцы Карины теребили конец шарфика, — я так люблю его, а он беден и скромен, не хочет принимать от меня ни копейки, даже в ресторане не соглашается обедать. Пожалуйста, побудьте моей подругой, которая только что вернулась из-за границы. Пригласите меня обедать, а заодно — и моего знакомого, такого милого и обаятельного ученого.

Разве можно устоять против такой просьбы. И для знакомых, если встретятся, у Карины готово оправдание: всегда можно выдать своего любовника за моего. А она не так проста, эта Карина, сейчас будет предлагать деньги. Только неужели она меня совсем в расчет не принимает: а вдруг отобью любовника? Даже не так жалко сдавать ее мужу. Короче, потупила я глазки, чуть-чуть смутилась, слегка поломалась и позволила себя уговорить.

Как потом выяснилось, господин Мирзоев вовсе не хотел скандала. Он хотел тихонько собрать компромат и шантажировать жену. Оказывается, господин Мирзоев очень и очень зависел в своем бизнесе от Карины. Конечно, если бы скандал устроила просто жена любовника, случайно застукавшая своего мужа с другой женщиной, господину Мирзоеву пришлось бы этот скандал проглотить, но шум подняла не обманутая жена, а нанятый им детектив, и господин Мирзоев не преминул позвонить в агентство и выразить свое возмущение моей отвратительной работой. Впрочем, я тогда даже не поняла, что меня уволили, я вообще ничего не соображала с того момента, когда в дверях ресторана появилась стройная фигура моего мужа и Карина взволнованно воскликнула: «Вот он!» До сих пор не знаю, кто заплатил за разбитую посуду.

Несколько дней я провела в слезах и соплях, отгородившись любимым пледом от опостылевшего мира, пока в гости не зашел Генка. Он поступил по-дружески: влил в меня бутылку сладко-пьяной жидкости, отвез на запасную квартиру, где спасался от приставаний клиенток и ревности жены, утешил, как сумел, и даже ушел раньше, чем я проснулась. Я проснулась — на следующее утро после окончания ядерной войны. Победителей не было, только выжившие. Я, кажется, выжила. Но еще не могла этому радоваться. Просто собрала чемодан, деньги, документы, попрощалась с друзьями, поручила адвокату заняться моим разводом и уехала в небольшой южный город на берегу теплого, но мелкого и очень грязного моря. В деревню, к тетке, в глушь, в… не скажу куда.

Тетя Вера в нашей семье была персоной нон грата. Мой папа — кадровый военный, мама — учительница русского языка. А все вместе — семья военнослужащего со всеми полагающимися данному званию атрибутами: строгая дисциплина, авторитет отца, маленькие гарнизонные городки, школа, в которой обязательно работала моя мама, а значит — никакой косметики, коротких юбок и — свят, свят, свят — сигареток с подружками за котельной. Поближе к папиной пенсии наша семья перебралась в Подмосковье, так что в университет я приехала уже не совсем дремучей провинциалкой. Семья родителей была точным отражением семьи моих дедушки и бабушки. И вдруг тетя Вера — младшая папина сестра — наплевала на все семейные правила, бросила педагогический институт, жениха, курсанта военного училища, и устроилась работать буфетчицей на огромный сухогруз. Восемь месяцев в году тетя проводила на камбузе, посещала далекие загадочные страны, привозила оттуда множество волшебных вещей: джинсы, жевательную резинку, роликовые дезодоранты, пластмассовые магнитофоны и — вот он, позор семьи! — перепродавала все это, ничуть не смущаясь. К тому же о личной жизни тети Веры ходили легенды. Но в год развала великой страны, когда тетин порт оказался вдруг на территории иностранного государства, она, разменяв пятый десяток, вышла замуж за капитана своего сухогруза и уехала с ним в небольшой южный город, который из заштатной провинциальной дыры вдруг превратился в форпост на границе с незалежным, самостийным соседом и чуть ли не единственный российский порт на берегу теплого и очень грязного моря. Бравый капитан не стал поливать розы в палисаднике, а устроился на работу в местный порт, начальником. И тетя при нем — заведующая столовой. Лет через пять он все же взялся за лейку — подвело здоровье, и уже три года тетя числится вдовой. Она по-прежнему бодра и выглядит куда моложе, чем женщина, получающая пенсию по старости. Семейные страсти давно улеглись, гостить летом у тети вошло в привычку — море теплое, арбузы дешевые, город тихий. Но приехать сюда в начале марта! Только мягкая тетина грудь, на которой я прорыдала весь вечер, помогла скрасить унылое впечатление от холодных улиц, грязных тротуаров и барабанящего по железной крыше дождя.