Ellen Fallen - Психея. Забвение

Пока я хватаюсь за дверной косяк, заворачиваю за поворот, все идет нормально, если бы не чертова лестница. Прыгая на здоровой ноге, слишком быстро выматываюсь, дыхание становится излишне прерывистым, подмышки потеют, и тело покрывается ледяными капельками. Слабость дает о себе знать, по моим подсчетам, я не ела пять дней, даже если они что-то вливали мне инъекционно и в глотку, состояние вполне себе оправданное. Осторожно обхватив перила, приваливаюсь на них животом, затем медленно на вытянутой ноге сажусь на лестницу. Снизу доносится голос этой девушки, приехавшей с Меллоном, и меня передергивает. Она так смотрит на него, трогает, подобное не станет приятным никому. И это отнюдь не зависть. Может, конечно, мне все показалось в бреду, но смотреть на то, как они будут на моей территории притираться, не особо входит в мои планы.

— Он уже внизу? — спрашиваю женщину, нервно сжимающую свой передник.

— Они кушают, — отвечает она, и я цепляюсь за слово «они», как маразматичка. Значит, блондинка тоже осела в этом доме. Надо сказать Эрнесто, чтобы выгнал их, даже если попросила помощи Гранта, тащить девку не стоило. Я вполне могу оплатить себе адвоката и разобраться со всеми проблемами. Только бы не видеть его с другой.

— А Кэрри внизу? — Очень аккуратно приподнимаюсь с лесенки, скорчившись от неприятных ощущений, стараюсь сохранить баланс.

— Она уехала с Эрнесто за продуктами. Я могу принести тебе покушать на балкон. Если пожелаешь. — Женщина подает мне руку, я хватаюсь за нее и вприпрыжку возвращаюсь в комнату. — Помочь переодеться?

— Нет, я намеренна отлежаться. Поэтому халата будет достаточно. — Накидываю ткань себе на плечи и хватаюсь за спинку кровати. — Принеси мне, пожалуйста, если тебе не сложно, сюда легкую пищу. Без специй и острого. Лимонад, если можно.

Химена тут же разворачивается и покидает комнату. Балансируя на одной ноге, затягиваю пояс на легком халате, медленно добираюсь к балконной двери.

Выхожу из просторного дома на свежий воздух и подставляю лицо приятному ветру. Прохлада в Мексике — это роскошь, появляющаяся вечером или поздней ночью, но сегодня исключение — солнце прячется за фиолетовое грозовое облако и в воздухе летают частицы влаги. Сидеть в душном доме, когда на мозги давят не только мысли, но и иссушающая жара невыносимо.

Сажусь на плетеное кресло, откинувшись на его спинку, снимаю с одного плеча рукав и жду, когда выступивший пот, стекающий влажной дорожкой по телу, высохнет. Организм начинает остывать, путь от кровати до лестницы, затем назад до балкона, как хороший кросс. С удовольствием откидываю голову назад, как только ветер подхватывает мои волосы и раздувает их.

Мне неудобно, что посторонний человек ухаживает за мной, готовит, будто я безрукая. Это меня смущает. Никогда бы не подумала, что меня занесет в Мексику, и за мной станет следить домработница. Это не моя прихоть. Здесь положено, чтобы в каждом доме был человек, ухаживающий за жилищем, вроде как помогает социально не защищенным слоям заработать свою копейку на жизнь. Не скажу, что особо нуждалась в Химене, но женщина была родственницей друга, и к тому же одинокой. Когда я пришла в этот дом, она уже здесь была, а выгонять человека, пытающегося помочь, даже не пыталась. Возможно, она, как и я, ищет себя в этом мире. Она очень добрая, напоминает мне мою заботливую маму…

— Добавила еще листочки мяты, как ты любишь. Аккуратней. — Я сажусь удобнее и забираю из ее рук чашку. — Когда грусть уйдет из твоих глаз, ми сиело?

— Когда все закончится, — отвечаю ей и улыбаюсь. — Спасибо за то, что ты делаешь. Не знаю, как справилась бы без тебя.

Женщина прикасается к моим ладоням и кладет свои поверх. Нескольких секунд молчания достаточно, чтобы боль, возвращающаяся в мое сердце, начала утихать.

— Ты ведь еще не понимаешь, что происходит, ми аморе. — Она несколько раз хлопает по моей коже.

Я хмурюсь и закидываю перебинтованную ногу на плетенный стул, стоящий напротив. Заглядываю в окна соседнего дома, закрытые на ставни. Может, родители Матео уехали отдыхать. Да, мальчишке это пойдет на пользу.

— Если ты о том, что произошло, все как в тумане. Если бы не вот это, — показываю на ногу, — и человек, находящийся внизу, подумала бы, что это сон. Дурной и страшный. Я с трудом вспоминаю день моего освобождения, отрывки фраз не более. — Снова мое внимание привлекает окно напротив. — Скажи, а Матео не приходил? У меня не хорошее предчувствие о нем. — Ее глаза странно округляются, она прикрывает рот рукой. — Химена? Ты пугаешь меня. Что происходит?

Она наклоняется и обнимает меня за плечи, отвечаю взаимностью, не понимая, что все это значит. Женщина поправляет длинную зеленую юбку и уходит в глубину дома, оставляя меня наедине с собой, не пытаясь объяснить свое поведение.

Остаюсь сидеть на месте, еда, так привлекательно пахнущая, уже не интересует, медленно разрезаю ножом курятину и без аппетита жую. Перед глазами всплывает картинка, затем еще и еще. Меня выдергивают с постели, ненависть полицейского, то, как он тащил меня за волосы, хватал за руки, дергал и швырял, пока они тащили меня практически безжизненную за решетку. Он громко кричал, обвинял, но что-то происходило в моем организме, отчего я плохо соображала, и сейчас не вспомню и слова из того, что было.

Задираю халат выше, осматривая синяки на бедрах, затем проверяю руки: все покрыто фиолетово-желтыми следами. Вцепившись в столик, я чуть было его не опрокидываю, пытаясь подняться и дотянуться до зеркала, лежащего прямо на подоконнике. Стул накреняется, едва не опрокинувшись вместе со мной в тот момент, когда гром обрушивается на городок с оглушительной силой. Вскрикнув, я заваливаюсь на бок, почти коснувшись лицом холодной плитки, если бы не сильная рука, подхватившая мое тело. Я поднимаю голову, чтобы встретиться с ним глазами, будто повторяется момент нашей встречи. Ощущение дежавю, так было и уже не раз. На его лбу появляются две глубокие морщинки, он восстанавливает мое равновесие, вернув в нормальное положение.

— Тебе не надо сейчас брать зеркало. — Покровительственно мужчина бросает стеклянную штуку в мусорную корзину, когда я упрямо тянусь за ним, без слов достает зеркало и со всей дури бьет его об каменные перилла. Стекла тысячами осколков осыпаются вниз. — Ты никогда не будешь слушать то, что я тебе говорю?

Не глядя на Гранта, пальцами трогаю свое лицо и жмурюсь от боли около виска и на скулах.

— За что они так со мной? Я плохо помню все случившееся. Вчера и тот день, как урывками. — Не рассказывать же ему, что отчетливее всего я помню его подружку. А вот зачем конкретно она приехала, не известно.

— Сядь удобнее, тебе все еще нужен покой. — Он садится на плетенный стул, задирает мою ногу и ставит между своими бедрами. — Знаешь, я бы с особым удовольствием, убил тебя сам. Вот собственными руками придушил, но не знаю, как потом справлюсь с этим чувством пустоты. Задаюсь вопросом, отчего мне с каждым разом все тяжелее с тобой? Ощущения, которые сидят во мне и терзают, не доставляют удовлетворения. А вечное непослушание скоро доведет меня до точки кипения. — Задумчиво гладит мои стопы. — Когда ты совершаешь эти глупые поступки, повторяя раз за разом свои ошибки с этим повышенным человеколюбием, делая из людей идолов, делишься с ними, принимаешь — это бесит меня. Скажи, сколько тебе надо получить переломов и трагедий, чтобы ты поняла, что так не надо поступать?