Эмма Скотт - Дотянуться до звёзд [litres]

– Мы уже сто раз это обсуждали, – вздохнул я. – Забудь про родительские деньги. Возьми ссуду в банке и сделай все сам.

– Ну конечно. Это же так легко – взять и отказаться от шести миллионов.

Я пожал плечами.

– Не понимаю, чем тебе поможет Отем. Если ты просто используешь ее, чтобы произвести впечатление на родителей… – Я метнул дротик. Восемнадцать. – Это будет подлость.

– Я бы никогда так не поступил. – Но Отем не похожа на девчонок, с которыми я встречался раньше. – Он отхлебнул сидра и скорчил недовольную мину. – Матерь Божья, и эта малышка опьянела от этой грушевой водички? Это так мило. – Он хмыкнул. – Она чертовски мне нравится.

Я замер.

– Правда?

– Точно. Разве она может не нравиться?

Я стиснул зубы. «Разве она может не нравиться?»

Мой дротик полетел в мишень.

В яблочко.

Уэстон

Утром следующего дня Коннор, облаченный во фланелевые штаны и футболку, шатаясь, вышел из своей комнаты и простонал:

– Черт возьми. – Он швырнул свой мобильный на дизайнерскую кушетку, купленную для нас его родителями. – Еще так рано, а они уже промывают мне мозги.

Я сидел на корточках возле входной двери и шнуровал кроссовки, но поднял голову при виде Коннора.

– Кто именно?

Коннор зевнул и обеими руками поскреб черноволосую голову.

– Дорогие мамочка и папочка решили, что хотят получать ежемесячный отчет о моих успехах на курсе экономики.

– Чего ради? – Я зашнуровал вторую кроссовку, потом встал и попрыгал на мысках, чтобы разогреться.

– Хотят убедиться, что я не прогаживаю учебу. Зачем же еще? – Коннор снова душераздирающе зевнул и устало поглядел на меня, щурясь от света. – Господи, Уэс, еще даже не рассвело.

– Десять миль, в дождь и зной, – ответил я.

– Знаю. Обычно я так рано не просыпаюсь, чтобы стать свидетелем твоих подвигов. От одного взгляда на тебя я чувствую бесконечную усталость.

– Думаю, тут уместно слово «зависть»…

Коннор фыркнул.

– Я серьезно. Мне хана. В математике я полный ноль.

Я прислонился к консоли возле двери и скрестил на груди руки.

– Что именно они сказали?

– Сказали, что я должен продемонстрировать «ответственный подход к делу», а еще доказать, что могу применить полученные на курсе экономики знания и что пошел сюда учиться вовсе не потому, что так поступил ты.

– Какой облом.

Он рассмеялся.

– Заткнись.

– Так сделай что требуется, – посоветовал я. – Когда получишь диплом, сможешь использовать приобретенные знания для управления спортбаром.

Привычная ослепительная улыбка Коннора стала кислой.

– И в довершение этого ультиматума они мне все уши прожужжали про то, как Джефферсон собирается закончить Гарвард с отличием. Как будто я успел об этом забыть, они же постоянно этим хвастаются. Вдобавок он встречается с какой-то светской львицей из Коннектикута. Похоже, дело идет к помолвке.

– Бедняга.

Инстинкт подсказывал мне, что Коннор сумел бы обойтись без родительских денег и при этом стал бы куда счастливее. Я был благодарен за все те случаи, когда Дрейки выручали мою маму из беды, а также же за то, что мы с Коннором живем как короли, в отдельной квартире рядом с территорией универа, а платят за нее опять же Дрейки. Вот только теперь я чувствовал себя перед ними в неоплатном долгу.

Я подошел к другу и хлопнул его по плечу.

– Ты хочешь остаться в Амхерсте?

– Конечно, хочу, – ответил он, и счастливая улыбка снова озарила его лицо. – Ты же без меня пропадешь.

Я усмехнулся.

– Тогда приложи все усилия. Я тебе помогу, если будет нужно.

– Прямо как в старые добрые времена? – спросил он. – Разве что не нужно будет так много писать.

– Верно. Но с математикой у меня проблем нет.

– Да тебе все предметы легко даются.

– Кто же спорит? – фыркнул я и направился к двери.

– Эй, Уэс?

Я обернулся.

– Чего?

– Спасибо.

У меня на языке вертелся язвительный ответ, но я не стал его озвучивать. Мой лучший друг сгорбился на кушетке, придавленный весом родительских ожиданий.

– Без проблем, старик, – ответил я.

– Наслаждайся своей пыткой. – Коннор вытянулся на кушетке, закрыв глаза рукой. – Кстати говоря, надеюсь, Отем завтра придет за тебя поболеть.

Я крепко стиснул дверную ручку.

– Ах, да.

Беспокойство на лице Коннора уступило место сонной улыбке.

– Не могу выбросить из головы эту девушку.

«Встань в очередь».

Не говоря больше ни слова, я вышел в прохладу раннего сентябрьского утра. На востоке едва-едва занималась заря. Мне стало немного зябко в черной толстовке с длинным рукавом и черных спортивных штанах до колен. Медно-рыжий солнечный свет становился все ярче, а я побежал по дорожкам вдоль территории кампуса.

Бег действовал на меня успокаивающе, прочищал мозги и немного гасил боль, сжигающую мою душу. Если мне не хотелось слушать музыку, я мысленно повторял следующую мантру:

«Наплюй на него.

Забудь его.

Он ушел».

Но после встречи с Отем я сменил пластинку и во время пробежки твердил себе вот что:

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я не понимал, почему, черт возьми, не могу выбросить из головы эту девушку. В Амхерсте пруд пруди умных, хорошеньких девчонок, многих из которых я знал в библейском смысле этого слова. И все же прекрасная улыбка и очарование Отем Колдуэлл заполняли каждое мгновение моего бодрствования. То хорошее и цельное, что было в ней, взывало к моей испорченности и сломленности.

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я слил эти слова с ритмом, который мои ноги отбивали по асфальту, вклинивал их между выдохами и вдохами.

В тот день этот трюк не сработал. Отем Колдуэлл постоянно стояла у меня перед глазами, и я не мог от нее убежать.

Позже днем я сидел на своем любимом занятии, которое называлось: «Поэзия, литература и стихосложение». Моей основной специальностью была экономика, а одной из факультативных – английская литература, таким образом я спрятал свой по-настоящему любимый предмет за надежной ширмой.

В конце занятия профессор Ондивьюж задал нам задание: написать стих.

– Объект страстной привязанности, – сказал он со своего места у доски в нижней части аудитории. Лет тридцати пяти, с гладкой, темной кожей, он смотрел на нас умными, весело поблескивавшими глазами. Профессор носил дреды, ниспадавшие до лацканов его серого пиджака.

– Я хочу, чтобы вы подошли к делу творчески. Разумеется, объектом страсти может быть человек, но еще и мечта, сон, какой-то предмет, скажем, последний айфон…

По аудитории, в которой собралось шестьдесят студентов, прокатилась волна смешков.

– Приложите все усилия и ничего не упустите, – продолжал профессор. – Ведь искусство не имеет границ. Если к концу года вы вынесете хоть самую малость из моих уроков, пусть это будет вот что: поэзия – наши мысли, которые мы облекаем в слова, – так же безгранична, как сами наши мысли.