Анна Гале - Наложница для рига

– М-да, любопытно, – протянул Оин. – Очень любопытно, как ты собиралась разделить со мной постель, если тебе настолько больно.

Только теперь до меня дошло, что он всё ещё продолжает лечить и распоряжается как врач, а не как мужчина.

– С ригом же разделяю, – сквозь зубы ответила я.

Боль нарастала, пульсировала, отдаваясь во всём теле. В глазах потемнело, я инстинктивно дёрнулась.

– Тихо, девочка, не брыкайся, – как сквозь вату долетел неожиданно ласковый голос Оина. – Скоро всё пройдёт.

Боль схлынула внезапно в тот миг, когда я подумала, что теряю сознание. Только что голова кружилась, и я летела в глубокую тьму, – и тут же вынырнула из неё, глотая ртом воздух. Из глаз катились слёзы. Оин уже не сидел рядом, а лежал, навалившись на меня и вдавливая в кровать так, что я не могла пошевелиться. Мужчина тут же откатился и лёг на бок, опираясь на локоть.

– Пришлось придержать тебя, – спокойно сказал он.

Я вытерла слёзы. Мучившая меня с первых дней в этом мире боль полностью исчезла.

– Спасибо, – еле выговорила я.

Дыхание постепенно выравнивалось, ком в горле растворялся.

– Не за что, – спокойно ответил Оин. – Я это сделал для себя.

Он протянул руку и неторопливо провёл пальцами по моим волосам. Его губы потянулись к моим. На этот раз поцелуй был чувственным, язык Оина прошёлся по моему нёбу. Не думала, что в этом мире вообще знают, что такое поцелуй. Но Оин знал. Его руки ласкали мягко, неторопливо, заставляя расслабиться.

– Я так понимаю, в твоём мире у тебя было совсем немного опыта, – заметил он, немного отстранившись.

– Да, – признала я, вспомнив Дениса. – Но я постараюсь, чтобы ты был доволен. Чего и как тебе хотелось бы?

– Считаешь это человеческим отношением? – усмехнулся Оин. – Не надо стараться, доверься мне. Ты пришла, чтобы отдаться, – вот и отдайся.

Отдаться. Отдать себя. Именно это я и пришла сделать, но не ожидала, что мужчина не будет давать мне распоряжений. Оин ласкал моё тело, его поцелуи становились всё настойчивее, ласки – всё откровеннее. Тёмные глаза внимательно следили за мной, подмечая каждый вздох, каждое движение. Руки останавливались и ласкали именно там, где мне нравилось. Не думала, что мне после всего, что было, вообще может понравиться прикосновение мужчины. Однако тело жило своей жизнью и отзывалось на ласки Оина. Дыхание стало прерывистым, бёдра тянулись вперёд, за рукой ириу.

Оин сбросил с себя простыню и навис надо мной. Он не спешил: потёрся о мой живот, спустился ниже, его руки мягко раздвинули мои ноги пошире. Мужчина входил в меня, не прекращая ласки. У меня вырвался приглушённый стон, потом ещё и ещё. Я сжала губы, но Оин прошептал:

– Не стесняйся, дай себе волю.

– Но Вероника недалеко… – попытка возразить закончилась судорожным вздохом и новым стоном.

– Причём здесь Вероника? Есть я, есть ты, остальные – все за дверью. Ты спрашивала, чего и как я хочу? Я хочу, чтобы ты расслабилась… Не сдерживай себя.

Волны наслаждения накатывали одна за другой. Я впивалась ногтями в спину Оина, стонала, срываясь на крик, мои ноги обвивали тело мужчины. Когда всё закончилось, я не сразу смогла отдышаться, а тело продолжало вздрагивать. Постепенно пришло осознание: я всё ещё обнимаю Оина, мои ногти до сих пор царапают его спину. Я расцепила руки. Мужчина откинулся на кровать рядом со мной, его рука легла на мою талию.

– Я попрошу тебя у рига, – сказал Оин. – Но он отдаст тебя, только когда захочет взять новую наложницу. Пока что тебе придётся обслуживать нас обоих.

Я вяло кивнула. Пока всё идёт по плану, и даже лучше. По крайней мере, сейчас мне было хорошо с Оином. Так хорошо, что…

– Меня слышал весь замок, – тихо сказала я.

– И что? – ириу дёрнул плечом. – Риг и лур знают, что ты здесь. Им всё равно, подозреваю, что Веронике – тоже. Сколько у тебя было мужчин в твоём мире?

– Один.

Я вспомнила Дениса без каких-либо эмоций. Не знаю, зачем эти детали Оину – он первый, кто вообще поинтересовался моей жизнью в моём мире.

– Ровесник? – спросил Оин.

– На два года старше.

– Он ищет тебя?

– Нет, – у меня вырвался нервный смешок. – Меня никто не ищет.

– Странный у вас мир, – задумчиво проговорил Оин.

Я прикусила губу. На языке вертелся ответ, который вряд ли понравился бы мужчине: наш мир нормальный, а вот у вас…

– Почему? – после долгой паузы спросила я.

– Человек пропал, а его не ищут.

– Обычно ищут, конечно. Только в моём случае будут звонить матери, а она скажет… – я осеклась. – Не знаю, придумает что-нибудь.

…Она всегда стремилась облегчить себе жизнь. Сначала отдала меня бабушке, и до восьми лет я жила у неё. Потом, когда бабушки не стало, мать забрала меня к себе. С тех пор в моей жизни началась бесконечная череда "пап". Кто-то появлялся на пару лет, кто-то – лишь на несколько дней. Мать то порхала по квартире счастливая, то рыдала в своей комнате, оплакивая жизнь, неудавшуюся из-за того, что очередной дядя Коля-Вася-Петя не любит, не ценит, ушёл…

Куда уж тут до бытовых мелочей типа готовки или уборки? В девять лет я уже была в состоянии сварить кашу, картошку и пожарить яичницу, к десяти – по кулинарным книгам освоила супы и борщи, потом – запеканки и пироги.

Если я заболевала, мать страдальчески закатывала глаза. Она вызывала врача и шла в аптеку с таким видом, словно совершает величайший подвиг в своей жизни.

Когда мне было лет пятнадцать, я спросила её:

– Почему ты меня родила? Почему не оставила в роддоме?

Ответ был вполне в духе моей матери:

– Я была тогда так молода, я просто не сразу поняла, что беременна. Потом думала, что твой отец женится на мне, но он оказался подлецом. А врачи сказали, что уже поздно… – страдальческий вздох. – Ну а бросить своего ребенка… За кого ты меня принимаешь? Если родила – значит, должна вырастить. Вдруг на что-то пригодишься, – со смешком добавила она.

Вскоре мать начала ревновать меня к своим мужикам. Особенно сильно это проявилось с Геной, красавчиком на семь лет моложе неё, торговым агентом крупной компании. Он всего лишь хотел помочь мне с поступлением и дать денег на репетитора. Что вообразила себе мать – лучше даже не думать. Гене была устроена бурная сцена, скандал бушевал весь вечер. Ночью мужчина послал её подальше и ушёл, а мать обвинила в этом меня. Жить вместе нам было уже нельзя. Я понимала, что становлюсь в глазах матери соперницей, хотя у меня и в мыслях не было отбивать у неё мужчин.

– Безэмоциональная особь! – кричала она. – Ни любви в тебе нет, ни сочувствия! Как можно жить без эмоций? Ну, чего ты молчишь? Матери плохо, а ты чистишь картошку, как ни в чём не бывало!

Я вываливала картошку в сковороду и принималась резать лук. Как бы матери ни было плохо, скоро она захочет есть и будет за обе щеки уплетать картошечку. Правда, при этом расскажет, что мне не дано понять тонкую душевную организацию истинной женщины. И что жареное портит фигуру.