Вероника Мелан - Веста

И перекрестился. Плакали навзрыд бабы – наши с ними дружили. Кружили над чадащим пепелищем вороны; повсюду причитания и вой.

– Одна девка только осталась – чернявая, – кто-то указал в мою сторону. – За свою, что ли, приняли?

– Может, она ихняя и есть? – вторил другой незнакомый дед. – Но оно судить не стоит. Перед Катланом-то Гордень и Вороновка полегли…

– Да что ты?

– Верно говорю. Гонец этим утром был.

Не знаю, сколько я сидела в кустах, но оно и на руку. Ведь придется говорить, что гуляла по окраине.

Что ж, вот вроде бы и все. Сейчас выйду из убежища, и пути назад не будет. Еще никогда в жизни я столько не работала мозгами. Как состав разгрузила, а ведь еще притворяться, играть на публику. И у меня только одна попытка.

Прежде чем подняться с земли, я какое-то время просто слушала мир – задувание ветра, стук топора, гомон птиц.

Сейчас начнется. Сейчас закружится.

Прежде чем решиться действовать, я «отработала» в голове примерно полмиллиона вариантов.

Так мне казалось.

– Батя, гонец Гил приезжал! – я неслась к родной избе по высокой траве, сквозь репей, сквозь колючки. Специально тихо покинула двор, обогнула луг и теперь бежала, будто с окраины Катлана. – Говорит, Туры идут! Уходить нужно срочно!

Отец отложил в сторону веревку, которой мотал прутья. Сделал защитный жест рукой от нечисти.

– Гил, говоришь?

– Да, светлый такой, с бородкой клином.

На мой крик прибежал Крош – смотрел напугано. А все потому, что вышла из дома и крестилась на крыльце мать.

«Больше не игра. Запасных дублей не будет». Если проиграю в этот раз, то, наверное, свихнусь.

«Будь крепкой», – снова Кей в голове. О нем я старалась не думать – не сегодня. Еще будет время.

– Туры? На нас? Большая армия?

– В двести сабель. Сказал, что уже сожгли Гордень и Варановку.

Мама охнула и прикрыла рот рукой. Прибежал Атон.

– Беда, – вдруг осунулся и постарел отец. – Беда, нужно к Старейшине. Ему и доложишь… Гил сам почему не заехал?

– Спешил. Сказал, что в Устог, чтобы тоже успели.

Мне больше не нужно было «играть» страх. Я и в самом деле боялась так, что поджилки тряслись.

– Идем, – это мне. И повернулся к маме. – Ксинья, ищи баулы, собирай самое ценное.

Мы выходили за ворота, а она уже плакала.

Я чувствовала себя, как на самой настоящей войне.

Старейшина – Дьян Прохрович – и вовсе посерел лицом от новостей. Его изба светлая, просторная, окна широкие. У одного из таких он и стоял. Молчал так долго, что мне бы волноваться, однако этот вариант мысленно и наперед был мной «просмотрен».

– Выродки, отребье! – молвил глухо и зло. – Как можно?

До того он спрашивал то же самое, что и батя: откуда враги идут, какова численность? Про Гила просто поверил на слово – не верить не имел права. Село дороже.

Дьяну уже почти семьдесят, а мужик высокий, крепкий. И дедом не назовешь. Голова умная, воля несгибаемая, характер спокойный, но в гневе не приведи Создатель лицом к лицу встретиться.

– Беги, Аким, по людям, – приказал отцу. – Бой мы все равно дать не можем – куда нам против двухсот сабель? – значит, бежать. Приказывай брать самое ценное, пусть бабы собирают детей, одевают тепло – ночевать в лесу будем.

– Понял.

Отец скрылся быстро – торопливо хлопнула входная дверь. Я стояла у входа, волновалась, потому что не могла не волноваться, но уже знала, что прозвучит дальше. Какие слова и фразы.

– Куда же пойдем мы? – Дьян говорил сам с собой, обо мне он словно и забыл. – В Устог нельзя, вдруг врагу по пути?

Перебивать и убеждать в чем-либо я не смела, иначе спросит, откуда знаешь? Предложила другое:

– Дьян Прохрович, двинуть нужно к Камышовому Озеру.

– Почему?

Лицом Старейшина морщинист, а сейчас еще и хмур.

– Потому что до него никто тропы не знает. Не найдут нас там, устанут быстрее.

– Туда и мы хорошо, если к ночи дойдем. Далёко.

– Но надежно.

– А трава? Ведь все следы выдаст…

Не зря ведь я сидела в кустах почти два часа – все варианты развития разговора предусмотрела.

«Вот и помогают девять миллионов Фредерика двинуть ситуацию в нужную сторону».

Лишь бы как надо. Утомила до смерти лежащая на плечах бетонная плита ответственности.

– За траву не бойтесь, я побегу к старухе Варви, попрошу, чтобы пошепталась с природой.

Варви в селе не любили и побаивались. Киреи издревле старались с ворожбой не дружить, потому что занятие это, как считали предки, «темное».

– Думаешь, она сможет ее поднять?

– Сможет. Если… принести ей то, что она хочет.

– А что она хочет?

Дьян был лаконичен и краток. Но скрип шестерней в его голове был, кажется, слышен даже мне.

– Бусы из янтаря.

– Откуда знаешь?

– Да я… в прошлом месяце ходила. Хотела поворожить. Глупая была…

Даже покраснела натурально – мол, дуреха, что с меня взять? Прикинулась, что желала приворотить Гриня. Дьян «купился».

– Приворожила?

– Нет. У меня бус-то нет. Они только у Мары, что в дальнем доме.

– У Мары, говоришь… – Старейшина думал недолго. – Мара поделится, я уверен. Вот ты беги и спроси, молви, что я приказал. Для блага это, для общего дела.

И уже на выходе притормозил меня:

– Но если эта старая карга не поможет…

Это он про Варви.

– Поможет.

И ни тени сомнения в моем голосе. Она поможет и без подарка, я уже посмотрела, проверила. Но в гуманность бабки никто на слово бы не поверил. Пришлось придумать украшение.

«Прости, Мара».

– Иди тогда. И собирайтесь после семьей. Через час собрание у праздничного столба.

С крыльца я выходила в знойный жаркий день, пахнущий скошенной травой. И мерещился мне фоном чадящий запах едкого черного дыма.

(Robert J. Kral – Home)

Есть такие картины, которые впечатываются в память навсегда, хотя в них, вроде бы, ничего особенного нет. Не картины даже – просто момент. Вот и сейчас, когда жители Катлана собрались с вещами у центрального столба, внутри меня словно снимали происходящее на киноленту. Шевелящиеся на ветру жесткие волосы дядьки Алтына, его взгляд, похожий на взгляды остальных – полный тревоги. Плакал на руках у матери маленький Зайчек. Его на самом деле звали Николкой, фамилия Заич – вот и приклеилось ласковое слово. У взрослых в руках тяжелые сумы; мужики хмурые, женщины бледные. А в моем кармане янтарные бусы Мары – она отдала быстро, когда услышала, куда и для чего, даже жалость в глазах не мелькнула, хоть и материнские.

– Идем друг за другом, из виду никого не теряем, следим. Костров на месте жечь будет нельзя, только всухомятку. Всем ясно?

Дьян в прошлом руководил своим полком, командовать научился ладно. Его слушали.

– Что же это, – причитала старая Аниса, – домой-то уже никогда?