Татьяна Купор - Проклятый любовью [СИ]

Он тут же вспомнил обрывок разговора с бабкой:

– Я могу отдать свою жизнь взамен ее. Ты знаешь какой-нибудь ритуал?

Старуха посмотрела с изумлением. И без того морщинистый лоб прорезала еще одна глубокая складка.

– Ты так сильно ее любишь, что готов пойти на это?

– Да, – без колебаний ответил он.

– Не знаю я такого ритуала. А если бы и знала, не сказала бы.

Романа охватила злость. Он вскочил и схватил ее за плечи:

– Сделай что-нибудь! Спаси Маргариту! Я отдам все, что попросишь!

Бабка спокойно отстранила его руки. Затем закрыла глаза и что-то забормотала. Он ждал. Минуты казались бесконечными. Он не мог дышать, не мог думать, сердце будто сжимало тисками. В голове билась только одна мысль: «Я должен спасти ее!».

Наконец, бабка открыла глаза и сказала:

– Я знаю только один ритуал, который может дать вам надежду... Но от смерти он не спасет.

Капли дождя тихонько отстукивали реквием, вторя шепоту змеи, сжимающей его сердце: «Любимые умирают... Ты ничего не сможешь сделать».

Промокший насквозь, Роман сел за руль и завел мотор. Мысленно схватил змею рукой, сжал кулак и заставил замолчать. Он найдет другой способ. Если бабка не сможет снять проклятье, значит, это сделает кто-нибудь другой. Вот что он скажет Маргарите. Это лучше, чем ничего.

В пелене дождя дом казался призраком, немым и одиноким. Готические башенки, устремленные ввысь, как будто хотели пронзить нависшее над ними небо. В одной из комнат на первом этаже горел слабый огонек, и у Романа потеплело на сердце. В этом отрешенном и угрюмом доме его ждет Маргарита.

Любимая женщина, которую он не может спасти.

Забыв поставить машину в гараж, Роман поспешил в дом. Колпаки фонарей рассеивали призрачный свет и со скрипом раскачивались на ветру. Его напряженный слух улавливал хриплый лай собак и грохот дождевых капель, падающих на металлический козырек над крыльцом.

Голос бабки набатным колоколом загремел в ушах:

«Несколько поколений назад, пока проклятье еще было свежим, его могли бы снять. Но сейчас уже слишком поздно, последние вы остались...»

Роман замер у двери, собираясь с силами. Он не расскажет Маргарите. Не сможет забрать у нее надежду. Но слова старухи все никак не выходили из головы и царапали мозг, словно ржавая колючая проволока: «Неразрывная у тебя связь с сестрой. Чувствую, что слишком ее любишь. Но любовь эта проклятая. Не убережет она ее, а погубит».

Роман вставил ключ в замочную скважину и почувствовал, как дрожат пальцы. Кап, кап, проклятая любовь. Кап, кап, смерть ходит по пятам... Гулкий стук дождя сводил с ума.

Не успел он переступить порог, к нему бросилась Маргарита:

– Ну наконец-то! Я чуть с ума не сошла от переживаний! На улице такой дождь! – Она выхватила у него из рук мокрую куртку и повесила на спинку стула поближе к камину.

Как сказать правду? Или лучше солгать?

– Так неуютно здесь одной, – призналась она.

– А где Елена?

– Они с Лидой вчера уехали в город, забыл? Из-за ливня им пришлось задержаться.

– Забыл, – хлопнул он себя по лбу: все эти дни его мысли вертелись только вокруг проклятия. Ни о чем другом он думать не мог.

Роман приблизился к огню и протянул руки, чтобы согреться, но тепло не спасло от озноба. Не помогла ни сухая одежда, ни ароматный чай, заботливо заваренный сестрой. Роман понимал, что в каждом его взгляде и движении угадывалось волнение, как бы он ни старался принять беззаботный вид.

Маргарита терпеливо ждала рассказа, но горло словно наждачной бумагой натерли. Роман молча сидел в кресле и смотрел на огонь в камине. Наконец, положив руку ему на плечо, она спросила сама:

– Что сказала бабушка?

Роман сделал глоток чая и поморщился: вкус напитка изменился, стал вдруг горьковатым и вяжущим. Отставил чашку и сжал руку в кулак. Потом раскрыл ладонь, сжал пальцы, снова раскрыл. Вдох-выдох. Надо сказать.

– Наш род прокляли семь поколений назад.

Маргарита ошеломленно опустилась на подлокотник кресла.

– Кем? За что? – сдавленным голосом спросила она.

– Бабка не сказала.

Поленья потрескивали в камине, нарушая затянувшееся молчание. Роман поднялся и подошел поближе к очагу. Задумчиво провел пальцами по кельтским символам, нанесенным на камень.

– Проклятие сильное, – скорее утверждая, чем спрашивая произнесла Маргарита. – Никто не сможет помочь.

– Прекрати! – зарычал он. Слова сестры настолько точно отражали его мысли, что Роману стало трудно дышать, словно невидимая веревка обвилась вокруг шеи и сдавила горло.

– Я слишком хорошо тебя знаю. Хочешь соврать, чтобы не причинить мне боли, но делаешь только хуже! Рано или поздно я все равно узнаю правду. Так какая разница? Расскажи все сейчас!

Маргарита поднялась и встала напротив. Роман взглянул на нее, затем поднял глаза и посмотрел на портрет, висящий над камином. Как же контрастировала сейчас копия с оригиналом! Женщина на полотне выглядела румяней и живее, чем настоящая Маргарита. В тонком овале лица сквозила уверенность и твердость, а в густо-синих глазах полыхал огонь. Та, что сейчас стояла перед ним, была бледна и подавлена, будто сказанное стерло все живые краски с ее лица.

Что рассказать? Что тебе грозит смерть?

Ветер швырнул в окно пригоршню капель, прервав его безрадостные мысли.

– Послушай, – Роман взял руку сестры, – неважно, что сказала бабка. Она не единственная ведьма в мире. Мы найдем еще одну, две, три, десять, мы перевернем весь мир, но снимем проклятье. Я тебе обещаю!

Маргарита покачала головой.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Выхода нет. Нет! – повторила она, как для глухого. В ее глазах блеснули слезы, а лицо, озаренное бликами пламени, исказило отчаяние.

В этот момент женский голос пронесся по дому и оглушил их, накрыв холодной волной.

– Ты слышишь? – глаза Маргариты расширились от ужаса. – Кто-то зовет тебя...

На долю секунды у него сдавило желудок. Ноздри защекотал знакомый аромат лесных трав, перемешанный с запахом сырой земли.

– Рома-ан... – Нежный колдовской голос зазвенел в комнатах, очаровывая, лишая воли.

Маргарита беспомощным ребенком прижалась к нему и испуганно пробормотала:

– Голос... женский голос!..

Он ничего не ответил. Холод подступал к ногам, а вместе с ним по коже побежали мурашки.

Мотив детской колыбельной ужалил слух: в устах призрака она звучала пугающе. Монотонный стук дождя и заунывный вой ветра траурной лентой вплелись в мелодию:

– Солнце село, день погас,

Темнота укрыла нас.

Хватит бегать и скакать –

Время глазки закрывать.

Колыбельная, которую в детстве напевала Роману мать, превратилась в зловещую песню призрака. Нестрашные, казалось бы, слова, пропетые тихим вкрадчивым голосом, леденили в жилах кровь. В темных углах гостиной зашевелились тени. Одна, вторая, третья... Каждая из них плавно приобретала очертания человека и вскоре во всех углах уже теснились призраки. С побелевших губ Маргариты сорвался пронзительный крик и отразился эхом в самых укромных местах дома. Роман схватил ее за руку и потащил в сторону спальни, подальше от зловещих духов, но голоса догоняли их: