Елена Арсеньева - Полуночный лихач

Если вообще можно еще что-то сделать!

Она вдруг поскользнулась на крутом подъеме и чуть не упала. Потому что внезапно, как выстрел в спину, до нее дошло, что случилось.

Нина жива! Мало того – догадалась о том, что ее хотели убить. И знает, что ее брак с Антоном был недействительным!

Инна не выдержала – вскрикнула дико, яростно, повалилась на колени и принялась колотить по грязному, заезженному асфальту, пока боль в окровавленных кулаках не отрезвила, не заставила заплакать – на сей раз тихо, отчаянно, задыхаясь от жалости к себе.

Да неужели все было напрасно?! Неужели все рухнуло?

Нет. Еще не все!

Она заставила себя встать и побрела в гору, всхлипывая и с трудом переводя дыхание на крутом подъеме. Во всем этом кошмаре проскользнуло одно отрадное, ну о-очень отрадное известие: Ритка погибла. От одной жены Антона, во всяком случае, Инна избавилась. Или судьба ее избавила – в данном случае точность формулировок не имеет особого значения. А вот в другом случае эти формулировки надо бы знать наверняка.

Лапка. Лапка, удочеренная Ниной… Остается ли в силе этот факт после того, как вышла наружу смерть Риты – вернее, то, что она была жива, когда Антон предъявлял суду свидетельство о ее смерти?

Процесс удочерения или усыновления – штука серьезная, к которой даже в наше расхлябанное время судебные инстанции подходят весьма ответственно. Даже Инна со своими многочисленными связями и теми денежками, которые проходили через их с Антоном руки, не решилась бы на подкуп органов попечительства и опеки, а также судей. Ведь в их обязанности при усыновлении входит придирчиво проверять судьбу обоих родителей ребенка. Появись хоть малейшее сомнение в том, что Антон свободен от первого брака, дело мгновенно рухнуло бы. И даже если бы Нина без памяти любила Антона (а этого не было, если кого она и любила без памяти, то лишь одну Лапку), никакое удочерение не состоялось бы, узнай она, что ей откровенно вешают лапшу на уши, в то время как первая жена Дебрского жива и здорова. Нет, свидетельство о Риткиной смерти не было поддельным – оно было самым что ни на есть натуральным; другое дело, что выписали его на основе липовой справки о смерти Дебрской Маргариты Петровны, присланной из ИТУ номер и т. д. и т. п. Один бог, вернее, черт, поскольку подкуп должностных лиц – это как раз его епархия, знает, как это удалось устроить Инне и сколько это стоило. Но удалось! Цель оправдывает средства… или теперь уместнее будет сказать – оправдывала?

Господи, сколько ей пришлось всего устраивать! Сколько соломки подстилать! Какую тонкую игру вести, чтобы Нина не заподозрила: ее муж Антон, столь ненавидимый дорогой подружкой Инночкой, – и есть тот самый мужчина, с которым Инна когда-то в одночасье сорвалась в Москву, тот самый, оказавшийся женатым, да еще и с ребенком…

Она «ненавидела» Антона просто клинически. Ну, ничего не скажешь, Дебрский тоже был хорош в своем отвращении к «этой авантюристке». Им доставляло удовольствие репетировать все новые и новые проявления взаимной неприязни, не оставляя незамеченными даже вроде бы самые незначительные детали.

Чего стоило хотя бы с точностью до минуты подстроить встречу Антона и Нины в том 61-м автобусе, когда она неосторожно взяла Лапку на руки… А взрыв дачи, происшедший именно в то время, когда Нина с Лапкой спали на обочине в совершенно исправной «Ладе», напившись приготовленного Инной чаю? А акция по устранению козла отпущения Голубцова? А звонок от «киллера Шатуна», который должен был заставить Нину потерять голову и сорваться с Инной в деревню, чтобы подтвердить потом алиби подруги для страховщиков?

Да таких мелочей миллион, просто миллион! И вот сейчас, когда они сделали, казалось бы, свое дело, все грозит рухнуть в одно мгновение только потому, что Нинке удалось остаться живой. А какое она имела на это право?!

Истерический визг снова вырвался из горла, и Инна согнулась, зажала рот, глуша эти кошмарные, исполненные отчаяния звуки.

Успокойся. Успокойся. Думай дальше.

Она уже поднялась к интернату и теперь торопливо шла по пустынной улице, радуясь, что никто не попадается навстречу, никто не мешает думать.

Итак, Риты больше нет, и тот факт, что Нина официально заменила Лапке мать, останется непреложным до тех пор, пока та не начнет возмущаться гнусным обманом, который проделал с ней Антон.

Не начнет! Она обожает девчонку, которую Инна мысленно не называла иначе, как ублюдком, даже один раз сорвалась и назвала ее так вслух…

Но что, если пережитые страхи и неприятные открытия заставят Нину по-иному взглянуть на отношения с Антоном и его дочерью? Определенно она захочет расстаться с Антоном, а значит, и с Лапкой. И тогда уж точно все рухнет.

На данную минуту ситуация такова: брак с Антоном недействителен, однако по закону Лапка по-прежнему дочь Нины. И до тех пор, пока она будет ею оставаться, все поправимо!

Значит, надо сделать так, чтобы Лапка по-прежнему оставалась дочерью Нины. Вернее, ее осиротевшей дочерью…

Инна растерянно оглянулась, и в глаза ей бросился темно-зеленый джип, припаркованный на обочине.

Машина была пуста. Инна с невинным видом прошла мимо, остановилась, делая вид, что вытряхивает из туфли камушек.

Джип никак не отреагировал на прикосновение к замку. Пока есть на свете такие ротозеи, Кошка не пропадет! Дверца заперта? Нет ключа зажигания? Но зато у нее в кармане пальто всегда лежит складной ножичек со множеством приспособлений. А Жека совсем недавно научил ее заводить машину без ключа…

– Да оставьте вы, – махнул рукой Константин Сергеевич. – Она уж давно след хвостом замела!

– Лихо она нам отвела глаза, – усмехнулся Родион Петрович. – Ведьма!

– Есть такое дело, – пробормотал и Антон – и досадливо качнул головой: ведь он вроде бы в одной связке с Инной, ему как бы положено помалкивать по ее адресу!

Вроде бы, как бы… Вот именно! Уже знакомое ощущение ожило в нем, как и в тот день, когда он выписался из больницы (да неужели это было всего лишь позавчера?!). Дебрский опять почувствовал себя чистым листом бумаги, на котором кто угодно сможет написать что угодно. Ну где доказательства, что Нина говорит правду? Никому нельзя верить! Единственные доказательства – его собственные воспоминания, которые проснутся же когда-нибудь!

– Кстати, зря ты думаешь, что я обвиняю тебя на основании только предположений, – устало сказала Нина. – Ты мне все равно что сам признался…

– То есть? – настороженно обернулся к ней Дебрский. – Как это – сам признался? Что я, спятил, что ли?

– Нет, не спятил. Просто поступил неосторожно. Но я понимаю, ты нервничал, когда послал в Карабасиху Жеку и Киселя. Нервничал, не находил себе места от беспокойства и названивал им по сотовому. Собственно, я тебе должна быть благодарна за эти звонки. Ведь когда мобильник зазвонил первый раз, его услышал автоинспектор, который в это время скандалил с Жекой, и открыл багажник их «Волги». А в том багажнике лежала я. – Она слабо усмехнулась. – Видишь? На мне до сих пор куртка Киселя. Это мой, так сказать, боевой трофей. А вот еще один трофей. – Она достала из кармана сотовый телефон. – Это тоже досталось от Киселя. Этот телефон с определителем номера. Когда я бежала по лесу, на нем высветились цифры, которые я никогда не спутаю с другими. Номер твоего мобильного телефона.